Фёкла очень устала, высокая трава стала её укрытием, и, остановившись, казалось, на минуточку, она тут же заснула. Она не могла понять, сколько длился её сон, но проснувшись, почувствовала прилив сил и снова побежала вперёд…

Немного замедлив бег, отдышавшись, Фёкла заметила, что солнышко вновь появилось на небосклоне, и уже можно было разглядеть каждую травинку. Фёкла полакомилась травкой, остановившись отдохнуть под высоким дубом. А муравьишка, взобравшись на дерево, оглядел окрестности и обнаружил, что он не один такой смельчак.

– Эй, привет, ты что так высоко забрался, это моё место, – окликнул его собрат муравей, сидевший немного повыше муравьишки, несказанно обрадованного такой встречей. – Видишь вон там муравейник – то мой дом!

Муравьишка пригляделся. Муравейник нового знакомца муравья сверху казался маленьким холмиком.

– Это он сверху такой, – пояснил собрат, – а на самом деле – он самый высокий и красивый в этом лесу. У меня очень большая семья, если хочешь, пойдём ко мне в гости.

Муравьишка только сейчас понял, как он соскучился, и почувствовал острую тоску по своим сёстрам и братьям, оставленным ради путешествия с курочкой Фёклой.

А курочка больше не переживала за муравья – он попал к надёжным друзьям, и они позаботятся о нём лучше неё самой. Она помахала ему крылышком, а он в свою очередь подумал, как она была права: не надо расставаться с теми, кого любишь, и как хорошо быть там, где рады тебе, где тебя любят и ценят таким, каков ты есть, но, к сожалению, это можно понять только при расставании и находясь далеко от родного дома.

Фёкла встрепенулась от удивления, даже немного по-взрослому закудахтав, когда к ней каким-то волшебным образом стали приближаться колючки с наколотым на них красивым красным яблоком. Она замерла, когда из-под яблока появился чёрный влажный нос ежа и стал обнюхивать рядом с ней выпавшую из дупла белки шляпку сыроежки. А потом, испугавшись выпрыгнувшего из кустов зайца, свернулся в шар, выставив колючие коричневые иголки навстречу опасности.

А зайчик, даже не заметивший ежа, уплетая за обе щёки травку, предложил курочке ягодку земляники, совсем не удивившись её присутствию в дремучем лесу. Ёжик, учуяв причину своего страха, фыркнул и, наколов на свои острые иголки шляпку гриба, озабоченно засеменил прочь.

«Какой удивительный мир вокруг: рядом с опасностью и злом есть место великодушию и добру», – поблагодарив зайчика, клюя предложенную ягодку, размышляла курочка.

Усталость и переживания последних часов были велики, и Фёкла не заметила, как уснула в тени высоких трав под сенью большого дерева.

Белочка с крепко зажатым в лапках жёлудем вернулась к своему дуплу.

– А я тебя знаю, – сказала она, обращаясь к Фёкле.

Курочка встрепенулась ото сна и несказанно обрадовалась.

– Значит, ты знаешь, где мой дом? – спросила она.

– Конечно, это здесь, недалеко – тридцать прыжков, и ты дома.

– Тридцать прыжков – это сколько?

– А с дерева на дерево, с дерева на дерево, и будет человеческое жильё и твой дом.

Это трудно сосчитать в куриных шажках, сколько же надо идти – день, ночь и ещё день или только день и ночь?…

Но главное, что белочка знает, куда идти, а уж она, Фёкла, постарается следовать за ней и дойти туда, где родилась, где ей всё знакомо, и о чём она всегда вспоминала со щемящей нежностью и любовью. Предвкушение предстоящей встречи с родными местами прибавило ей смелости и выносливости.

– Сейчас только жёлудь положу в укромное место и покажу тебе дорогу.

И курочка стала всматриваться в кроны деревьев, выискивая белое брюшко и бурый пушистый хвост белочки, которая прыгала с дерева на дерево, потом возвращалась, в ожидании Фёклы, сочувствуя тому, что курочка не такая шустрая, как она, и не может взлететь к ней на своих крылышках. Полёты белочки от дерева к дереву были для Фёклы недосягаемой забавой, она старалась изо всех сил, бежала, спотыкаясь и падая, но ни разу не попросила белочку остановиться для отдыха, а только упорно двигалась вперёд и вперёд, с каждым шажком приближаясь к цели своего путешествия. И вот – лучи чуть брезжащего рассвета осветили кромку леса и то последнее дерево, с которого белочка отправилась в обратный путь к своему дуплу.

А перед взором Фёклы в дымке тумана предстала поляна и уже различимые крыши домов невдалеке. А главное – она услышала предрассветное пение несравненного петуха Казимира, и ощущение счастья переполнило всё её курочкино существо…

Периодически меня убаюкивал монотонный звук моего собственного голоса, веки смежились; бэби возвращала меня из объятий морфея каким-нибудь только ей присущим возгласом, и утром, когда Эндрю разбудил меня своим приходом, я не смог бы с уверенностью утверждать, что говорилось в сказке мной вслух, а что рисовалось только в моём воображении…

Эндрю вернулся домой рано. Ввиду того, что я не мог на него адекватно реагировать (смертельно хотел спать), он последовал моему примеру, и мы ещё продрыхли пару часов.

С умилением глянув на ребёнка, сладко посапывающего в своей кроватке, мы тихо (примерно так, как передвигаются монтировщики в темноте сцены во время спектакля, а может – ещё тише) отправились на кухню. Нам ведь было, о ЧЁМ поболтать…

– Ну, что я тебе могу сообщить, – такова была вводная фраза Эндрю.

– Ты хочешь сказать, что уже перевёл эту вербальную заморочку? – спросил я с нескрываемым удивлением.

– Было бы желание, а всё остальное приложится, – заложив правую руку, подобно Наполеону Бонапарту, и повернувшись в профиль, Эндрю гордо вскинул подбородок.

– Да ты, братец, полиглот, хватит гнобить себя в монтировщиках сцены, – улыбнулся я, глядя на его позирование.

Эндрю заварил кофе и намазал маслом поджаренные в тостере румяные куски хлеба. В этот момент мне казалось, что ничего вкуснее я не ел никогда.

Не хотелось думать ни о чём – только вот так сидеть под тиканье часов (оказалось, Эндрю любитель всякого хлама – старинных вещей, и эти настенные часы в деревянном корпусе с маятником он обнаружил на помойке и принёс домой), пить ароматный кофе, хрустеть тостом, слушать пространную болтовню Эндрю…

– Так вот, вернёмся к нашим баранам, – пробудил он меня к действительности.

– Так сказать, по существу вопроса: ты был прав – текст песнопения этого странного субъекта изобилует словами на испанском языке или близких к оному, это легко перевести, несмотря на манеру изложения, но также есть слова на неведомом мне диалекте, и я даю голову на отсечение, что словаря этого языка не существует.

Эндрю прошёл в прихожую и вернулся с листом формата А4, на котором я прочёл следующее: