Капитан был очень радушен, угостил нас рыбой. В любой другой момент я бы непременно попал под власть окружающих океанских красот, но ежесекундно возвращался к размышлениям о Василии, шамане, безопасности Жанны.

И вот – мы уже в самолёте, и я мысленно благодарю отца (да, я подумал именно так, не Василия, а отца) за его самоотверженность, за преданность чувств к моей матери – индианке, необыкновенной, загадочной, прекрасной… за заботу о Жанне и понимаю, насколько он велик величием своей души, мой отец.

По телу мурашками расползаются необычные ощущения. Мурашки достигают сердца.

Жанна спит у меня на плече, её чёрные как смоль волосы щекочут мне нос. И я незаметно, стараясь не конфузить её этим фактом, осторожно дотрагиваюсь до него, боясь прозаично чихнуть. Её близость опять окунала меня в киношность нашего соития: лучше фантазировать в воздухе о прелестях любви, чем переживать тяготы перелёта. Я взглянул в иллюминатор – внизу колыхалась зелёным покровом жизнь джунглей, впитывающая свежесть капель дождя, падающих с небес.

Чувственная плоть, красота «Сеньоры Большая Голубая Жемчужина» омывалась романтикой – очищающим дождём жизни.

Память принесла прощальные слова, слетевшие с губ моего отца: