Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У тебя чудесная семья. Слушайся свою маму.
После этого он отошел от забора и пошел своей дорогой. А Аня с Сережей придумали другую игру. Они положили обруч на землю и стали закидывать в обручем ограниченный круг игрушки.
Ксения продолжила:
– На Голгофе Бог дал людям не только искупление, но и новое сердце, свой характер – это рождение Церкви. Итак, трудности остаются до самого праздника.
Отец подхватил:
– Убыток, тяжелые сумки, запрет входить в кухню…
– Чувство разочарования, – продолжила Ксения. – Но процесс движется, и торт к празднику будет. Почему?
Света ответила:
– Потому что куплены новые продукты!
Ксения сказала:
– Точно. И какое бы доброе дело мы не запланировали вне Христа, все это будет только порчей продуктов. А нам пора ехать. Всем спасибо, ты, пап, не забудь, что Сереже в школу в понедельник.
– Не забуду, привезу в воскресенье, – ответил отец.
Ксения, Ирина, Никита загрузились в машину, распрощались через опущенное стекло с остающимися в доме и выехали на трассу в сторону Питера.
Ирина предложила:
– Может, заедем на кладбище?
– Да, конечно, – согласилась Ксения.
Проехав где-то десять километров, Ксения съехала с трассы на дорогу, ведущую к огромному кладбищу. Машина печально и торжественно шуршала шинами по песочным дорожкам. Возле одного из памятников машина остановилась, и Ксения заглушила двигатель. Ирина тихо вышла из машины и принялась привычными движениями поправлять цветы, рыхлить землю. Страшно произносить и даже думать об этом, но здесь похоронена вся Ирина жизнь – ее единственный сын Алексей.
Он разбился в машине при лобовом столкновении с другой машиной, выехавшей на встречную полосу Почему-то возле могилы Алексея не было ощущения потери. Что-то величественное обитало над этим местом. Как будто похороненный здесь человек в нужный ему срок ушел домой, отбыв на земле некоторое время. Уход его – боль для оставшихся, но не для него самого.
Когда Ирина полила из ручья, бегущего невдалеке, клумбочку и села в машину, она спросила:
– Почему Бог так поступил со мной?
– Не знаю, – ответила Ксения, – я не знаю, почему в концлагерях мучились невинные люди. Я не знаю, почему у матерей отбирали детей и почему отцов превращали в животных. Я не знаю, почему непристойные женщины побеждают, уводя из семей чьих-то мужей, и почему наркотики разрушают жизни. Но во всем этом меня удивляет знаешь что?
– Что? – спросила Ирина.
– Меня удивляет, когда я вижу на старых документальных лентах, как опухший от голода подросток впихивает последний кусок хлеба в рот своему младшему братику. Меня удивляет, что мать убитого солдата смотрит с сожалением на убийцу, видя в нем чьего-то сына. Меня удивляет, что женщина остается женой и матерью при самых неблагоприятных для этого условиях в мире. Может быть, это и есть присутствие Божьего, жертвенного, не ищущего своего, а пользы другого, ходатайственного в человеке? Того, что «превыше всякого разумения» и выше всякой логики. Что-то очень страшное произошло в Эдемском саду. По-видимому был брошен вызов божественному в человеке. А от сил зла до сих пор звучит вопрос: «Где твой Бог?» А твой Бог плачет вместе с тобой и страдает сильнее, потому как и любит сильнее.
Никита все это время молчал.
Ирина сказала тихо:
– Я устраиваюсь на работу в Пулково.
– Удачи тебе, – сказала Ксения.
Когда Ксения завезла Ирину домой и приехала с Никитой домой к себе, дверь открыл Андрей и с выражением страдальца на лице пожаловался:
– Я упал, когда с работы шел.
– Как это? – удивился Никита, – ты же не ребенок уже.
– А упал по-детски, – сказал Андрей, провожая всех до комнаты, – бежал через дорогу не по переходу, а в траве проволочина валялась. Я об нее споткнулся и, вытянув вперед руки, чтобы прикрыть голову, нырнул под колеса машин. Газель еле успела затормозить.
Ксения старалась не смеяться, а Никита совершенно серьезно спросил:
– Ты, папа, хоть успел крикнуть «Я суперме-е-ен!»
Ксения больше не могла сдерживать смех. Андрей обиженно сдвинул брови, а Антон сказал, взглянув на него:
– Ты, папа, сердитый, прям как те ботинки.
Тут уже смех не сдержал Андрей, а Никита спросил:
– Какие ботинки?
Ксения рассказала:
– Да это было, когда Антоша маленький совсем был. Пришли мы как-то с улицы, а Антон вкатил в коридор свой велосипед, поставил его аккуратненько, потом подошел ко мне и шепотом сказал: «Мама, папины ботинки рассердились». Я спросила: «Как это?» А Антон сказал: «Вот так, – и смешно сморщил носик, – по ним мой велосипед проехал».
Никита попросил:
– Ой, ну еще что-нибудь смешное расскажите.
Ксения сказала:
– Когда было Мише шесть лет, склеивал он кубик из картона, перемазался весь в клее, а кубик смял и выбросил, потому как он не получился у него. Я достала кубик этот из мусора, расправила, аккуратно по линеечкам все стороны загнула, кубик получился, и я сказала Мише: «Любое дело нужно доводить до конца». Потом я прочитала, по-видимому, занудную нотацию на эту тему. Сходили мы после этого в магазин и купили кроме всего прочего маленький тортик, который дома разделили на всех. Папин кусочек убрали в холодильник, а когда папа с работы пришел, мы ему, после того как он поел, кусочек этот выставили на стол. Папа сказал: «Ну что, я один буду торт есть?» Я пояснила: «Мы все уже свои кусочки съели». Папа сказал мне: «Ну откуси хоть кусочек, попробуй». А Миша улыбнулся и сказал: «Мама не умеет пробовать, она любое дело доводит до конца».
– Еще что-нибудь расскажи, – пристал Никита.
– Посмотрел Максим мультфильм про крокодила Гену. Фильм очень понравился, и решил Максим сделать книжку по этому мультику. Нарисовал картинки, сложил странички, как книжку, а вписать текст попросил меня. Максим диктовал, я вписывала текст под картинки, потом Максим проверил и возмутился: «ты написала «пиОнер», а я просил «пиАнер»!» Я объяснила, что слово «пионер» пишется через «о», а Максим расплакался, и мне пришлось исправить на «пиАнер». Работаем с ним дальше над книгой, дошли до слов «приЯтный сюрприз», а Максим предупредил меня: «Только, смотри, не напиши, как там: «приОтный сюрприз»!
Никита не отставал:
– А еще что-нибудь!
– Теперь, папа, твоя очередь рассказывать, – сказала Ксения.
– Ну что я могу рассказать? Вырастила меня улица. Ни мать, ни отец мной не интересовались, а отец был алкоголиком, все пропивал. Я никому не был нужен. Даже если домой не приходил, меня не искали. Однажды летом забрался на крышу – пятнадцать лет мне было, маме вашей было тогда тринадцать – на самый край встал и качнулся вперед, упасть не боялся, потому что смысла не видел в жизни своей. Знаете что спасло? Рукой зацепил случайно провод, и меня током ударило и назад отбросило, а через два года встретил вашу маму. С тех пор только для нее и ради нее живу. Столько лет прошло, а я люблю ее одну, и все сильнее.