Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приготовив на кухне легкий завтрак, он включил радио, потом, ощутив беспокойство, выключил его. Затем схватил дрожащими пальцами отвертку и развинтил телефон. Разобрав аппарат, он тут же сообразил, что если его подслушивают, то ему все равно этого не узнать. Тогда он сердито и поспешно собрал телефон.
Стрейндж уселся в любимом кресле рядом с холодным камином и посмотрел в потолок. Пусть себе слушают, читают письма, шпионят, повторил он себе. Вне дома они могут только следить. Он собирался пожить тут, дома, две или три недели на отдыхе, а затем, когда шумиха уляжется, заняться делом Листера.
Перспектива вернуться к работе заставила его быстрей шевелить мозгами. Вскоре он сидел за письменным столом, выбирая существенные бумаги, в которых нуждался. Закончив разборку, он с трудом поднялся и проковылял к окну. Фургон по-прежнему стоял на том же месте, один из людей, бездельничая и греясь на солнце, смотрел, как высокие волны разбиваются о волнорез, второй следил в бинокль за птицами, стремительно взмывавшими и нырявшими у скал перед коттеджем Стрейнджа.
Квитмен трудился на видеодисплее, проверяя статистические данные для доктора Мейера, когда на столе зазвонил телефон.
— Джеймс, — вкрадчивое мурлыканье Приса нельзя было ни с чем спутать, — сделайте отчет для Хейтера к пятнадцати ноль-ноль.
Квитмен повторил указание и собрался было повесить трубку, но Прис добавил:
— Слышал, вы были нездоровы. Но теперь-то, надеюсь, поправились?
— Да, благодарю. Обычная осенняя простуда. — Ему было не по себе, скорей потому, что мысль о Стрейндже не давала покоя.
После неприятной встречи с Хейтером и Дженксом он прежде всего надрался, а потом занемог. Вернувшись с Севера, Лиз увидела, как его выворачивает в туалете. Сочувствие сменилось гневом, стоило ей понять причину его недуга. Его рабская приверженность к Стрейнджу и несостоявшееся повышение задели ее за живое. Сказалось, впрочем, ее самолюбие, а не разочарование. Вскоре выяснилось — не в первый раз за годы их знакомства, что она завела нового любовника, какого-то захудалого литератора. А посему Квитмена оставили в одиночестве в Бэронс Корт с высокой температурой и беспокойством за их отношения. В понедельник он сообщил на работу, что болен, и весь день провалялся в постели с зашторенными окнами, слушая радио. Ночь он спал плохо, во вторник лучше не стало. Поняв в среду утром, что ни дня больше не высидит наедине с обидой и программами Би-би-си, он влез в холодный рабочий костюм и отправился на службу.
Управление под руководством Приса стало другим: административному персоналу вручили новые пропуска, ввели другой порядок доступа в комнату проверки данных и новый способ обеспечения безопасности. Квитмен пропустил инструктаж сотрудников относительно новой системы, и Ниву с покровительственным видом пришлось объяснять ему новые правила. Квитмен чувствовал себя новичком, пропустившим по болезни первые две недели семестра. Он печально подумал, что из-за соперничества пришел конец его дружбе с Нивом, что Чарлз вызнал про нагоняй Приса. Злые языки утверждали, что Нив из кожи вон лезет, чтобы войти в доверие к новому боссу. Впрочем, сама обстановка подозрительности, установившаяся в управлении, провоцировала подобные толки. Заведенная при Стрейндже доверительность исчезла навсегда.
К ленчу Квитмен понял, что к чему. Новые помещения оказались натопленными сильнее обычного, и он в одиночку вышел проветриться на набережную Виктории. Тело ныло, есть не хотелось. Холодный пыльный ветер рябил воду в реке, мешая пешеходам, спешившим по Хангердфордскому мосту. Размахивая лозунгами, по дороге к Вестминстеру медленно шли демонстранты. «Отшагай так три сотни миль и сам полезешь на стену», — подумал он, впервые почувствовав, что ему близок гнев безработных. Вернувшись на работу после обеда, он убедился, что попусту теряет время, пытаясь отыскать информацию о деятельности Стрейнджа: Квитмен утратил автоматическое право доступа к этому разделу на диске данных. Поэтому, как ни претили ему голословные обвинения в адрес бывшего начальника, он ушел из управления рано, ссылаясь на недомогание. Каждый ему сочувствовал, но от этого легче не стало.
На следующий день, несмотря на итоговую сводку Мейера, сосредоточиться все еще не удавалось. Он сидел в одиночестве перед дисплеем, безучастно уставившись на экран. В портфеле у него лежала одна из скучных, по выражению Лиз, средневековых книжек, и время от времени он окунался в нее, чтобы обрести здравый смысл. Никому не было до него дела. Рози Уолфорд сказала, что покойники и то лучше выглядят. Нив беспричинно грубил. Рози, которая, как всегда, подслушивала, задержала Квитмена возле туалета. «Чарли думает, Прис на его стороне», — сообщила она, подмигивая.
— В эти дни не знаешь, кто на чьей стороне, — с горечью отозвался Квитмен, — никому нельзя доверять. — Чем больше влезал он в дела Стрейнджа, тем глубже было ощущение предательства.
Той ночью, все еще надеясь, что Лиз позвонит, он напился и заснул перед телевизором. Под утро, в пять часов, его разбудила рябь на экране. Мысли, словно магнитом, потянули к Стрейнджу. Он вспомнил, что сначала испытывал раздражение, горечь, а потом и ненависть к нему. Когда утром позвонил Прис, Квитмен дошел до точки.
Без пяти три Квитмен направился к лифту и встретил там Приса. Тот кивнул и неожиданно сказал:
— Тяжко было, не правда ли? И все из-за неприятностей со Стрейнджем. Для всех нас это как холодный душ.
Неожиданно Квитмен почувствовал благодарность за несвойственную Прису теплоту.
— Спасибо, — ответил он, слабо улыбаясь, как обласканный грешник.
Хейтер ожидал их один, он суетился возле шкафов с документами, словно садовник в теплице.
— Входите, входите, — махнул он на стулья. — Боюсь, помощника министра сегодня не будет, поэтому перейдем сразу к делу. — Он протянул руку. — Сигару?
— Нет, благодарю. Я после болезни. — Квитмен немного расслабился.
— Да, слышал. — Хейтер впился взглядом в Квитмена. — Стрейндж что-нибудь предпринимал?
— Предпринимал? Нет, насколько мне известно.
— К несчастью, дело запутывается.
— Где он сейчас? — спросил Квитмен.
— Вопрос по существу, — отозвался Хейтер и достал трубку