На самом деле годы царствования Оскара (1872–1907) были для шведского народа временем беспримерных преобразований — с народными движениями, политическим брожением, социализмом и революционной пропагандой, эмансипацией женщин, туберкулезом и санаториями, разрушением давних моральных устоев, эмиграцией в Америку, военными реформами, борьбой за избирательное право и роспуском унии. Но это не входит в традиционный образ старого короля Оскара.

Из всех Бернадотов он — самый что ни на есть воплощенный Король, последний в своем роде. Не в силу его свершений, каковы бы они ни были, и не в силу душевных качеств — но потому, что он с его на старости лет роскошной внешностью, как никто другой, вправду изумительно играл роль Короля. Он любил свой народ, как актер любит публику, когда она аплодирует, сказал один умный историк. Подобно иным великим актерам из мира настоящего театра он не обладал способностью быть естественным. «Он явно человек дельный и начитанный, но я сильно сомневаюсь в его искренности», — писал один норвежский политик. Другие говорили о его «полной неспособности быть естественным. В будничной жизни король весьма приятен, вовсе не обременителен, однако он никогда не перестает быть королем, вернее, играть роль короля». Он «мог также браниться и орать, как фельдфебель, когда горячился, а горячился он с легкостью», хотя большей частью был чрезвычайно любезен, констатирует придворный кучер Карл Стенсон, весьма критичный по отношению к королевским особам. И это придает его описанию Оскара особую вескость: «В полном смысле слова царственность сквозила в его манерах и поведении, нечто самоуверенное и решительное, подчеркиваемое его видной наружностью». Таким Оскар представал перед теми, кто видел его, когда он уже привык быть королем. Подобно многим крупным достижениям в театральном мире, создание королевского образа имело у Оскара II и идеологическую подоплеку. Он был непоколебимо убежден в превосходстве и необходимости монархии. Искренне верил, что именно он делал то или это, тогда как позаботилось обо всем правительство.

Но отдадим справедливость старому королю Оскару II, рожденному в 1829-м и скончавшемуся в 1907-м. То, как он исполнял свою роль, было не только более чем на руку монархистам. Он также являл собою идеальный объект ненависти для радикалов. Помпезный, напыщенный, ненамеренно комичный в речах, подлинный представитель фальши и двойной морали — он и в наши дни вызывал яростное осуждение не у кого-нибудь, но у Ингемара Хедениуса[29] (1974) и Свена Дельбланка[30] (1984). Даже кое-кто из сведущих монархистов видит в нем «излюбленный объект ненависти» по причине его лицемерия. Нередко Оскар, сам того не понимая, рисковал поставить себя в смешное положение, как, например, в своем личном девизе. Королевским девизом он избрал «Благо братских народов», а после роспуска унии — «Благо Швеции». Но личный его девиз, изображенный, скажем, на экслибрисе, гласил: «Через бездны к вершинам». Фраза отдает не столько Фридрихом Ницше, сколько «Грёнчёпингс веккублад»[31], газетой, каковая постоянно живет в оскарианской эпохе, что весьма много говорит о нашем восприятии этого периода.

При жизни Оскар являл собой превосходную мишень для непрерывных нападок со стороны радикальной, стремящейся к прогрессу молодой Швеции. Август Стриндберг без устали атаковал его, нередко низко и неблаговидно, если уж быть точным, в манере, напоминающей о нарочито пародийном высказывании покойного Ред-Топа[32]: «Я ничего не имею против монархии, я имею в виду лично короля». Нападки тогдашней прессы на первых королей династии Бернадотов, включая Оскара II, зачастую были таковы, что нынешний король и королева Сильвия могут считать за счастье покуда выпадавшую на их долю безобидную болтовню и неотесанную республиканскую пропаганду, которая находит мало отклика в народе.

Под импозантной наружностью благородного отца скрывался подлинный Оскар — неуверенный, нерешительный, настолько слабовольный, что в иных кризисных ситуациях, связанных с дерзкими норвежскими подданными, обращался к небезызвестному ныне способу — сказывался больным. В таких случаях он бывал близок к нервному срыву. Неуверенность соединялась с жалостью к себе, которая снова и снова прорывается в его письмах, когда он не бахвалится, подчеркивая свою популярность среди, скажем, студентов и ученого мира Англии; такое самохвальство не подобает никому, тем паче семидесятилетнему почетному доктору. В какой же глубокой неуверенности все это коренится!

Братья Карл XV и Оскар II суть две стороны одной медали — Оскар более интеллектуальный, наделенный даром слова, но явно неуверенный, весьма нерешительный и неизменно стремящийся нравиться народу. Он никогда не упускал случая блеснуть. Когда его сын Густав в результате хитрых и осторожных учительских маневров «малой кровью» одолел выпускные экзамены, Оскар на следующем обеде громогласно рассказывал о своих выпускных экзаменах и как он сам блистал — в самом деле бестактно по отношению к сыну, бесталанному в учебе. Как и в заикании и неуверенности Карла XV, здесь тоже прослеживается воздействие обожаемой, но требовательной матери.

Взгляните, однако, на место Оскара в линии престолонаследия. Вплоть до 1854 года, когда ему сравнялось двадцать пять, он был всего-навсего четвертым номером после папеньки, то есть Оскара I, брата Карла и брата Густава; когда же брат Густав скончался, невестка Ловиса ждала ребенка и вскоре родила сына. Никто, в том числе и ее деверь Оскар, тогда знать не знал, что в скором времени она более не сможет иметь детей. В 1854 году маленький наследный принц Карл Оскар внезапно умер, и Оскар осознал, что именно ему предстоит теперь стать королем после брата Карла. Если, конечно, Карл не женится повторно и не произведет на свет сына.

Ситуация весьма тягостная для столь неуверенного человека, как Оскар, и она наложила на него отпечаток. Вот как он выглядел до того, как стал королем: «Необычайно высокий, худощавый, неуверенный в движениях, со взглядом, постоянно блуждающим вокруг, чтобы высмотреть, здороваются ли с ним и кто именно поздоровался, — таким его видели, когда он пересекал площадь Густав-Адольфс-торг. Часто его сопровождала маленькая герцогиня — рот приоткрыт, на носу пенсне, в большущем кринолине, она шла, держа супруга под руку. Печально наблюдать, как мало замечали герцогскую чету. Все знали об антагонизме между братьями, вернее, об антагонизме короля к более одаренному брату и предположительному преемнику на троне, вдобавок имевшему четырех наследников мужского пола. А общественность всегда держит сторону “сильного на данный момент”».

Стало быть, общественность держала сторону Карла XV.

Однако Оскару довелось царствовать дольше, чем Карлу XV, и неуверенность и бегающий взгляд сменились у него импозантной и внешне самоуверенной величественностью.

Когда летом 1859 года, после смерти Оскара I, Карл XV взошел на престол, он уже знал, что собственным его преемником, по логике вещей, будет брат Оскар герцог Эстеръётландский либо годовалый сынишка Оскара, герцог Вермландский. Карл злился на Оскара и завидовал ему, ведь именно он с четырьмя своими сыновьями скорее всего и продолжит династию. Оскар в свою очередь всю жизнь будет сетовать, что Карл XV держал его вдали от двора и правительства.