Я встретился с Лениным летом 1915 г. в Швейцарии[106]. Я развернул перед ним картину своих представлений о социально-революционных последствиях войны и в то же время обратил его внимание на то, что, покуда длится война, в Германии революции не будет, что революция в настоящий момент возможна только в России и начнется там в результате победы Германии в войне. А он мечтал об издании коммунистического журнала, с помощью которого надеялся незамедлительно вытащить европейский пролетариат из окопов и ввергнуть его в революцию.

Война распространялась все шире, сметая государственные границы и уничтожая социальные структуры. Ленин сидел в Швейцарии и пописывал статьи, почти никогда не выходившие за рамки обсуждения в эмигрантских кругах. Как в закупоренной бутылке, он был полностью отрезан от России. То же самое касалось и Троцкого в Париже и вообще всей русской эмиграции. Троцкому удалось пощекотать нервы французскому правительству, да только, как говорится, грозилась синица море поджечь.

Если в России и велась революционная агитация, то исключительно местными силами. Но влияние этой агитации, конечно же, и близко нельзя было сравнить с революционным эффектом от поражения русской армии.

Когда разразилась революция, немецкая социал-демократия сделала, разумеется, все возможное, чтобы помочь русским эмигрантам попасть в Россию.

Я был в Стокгольме, когда Ленин остановился там проездом. Он отклонил личную встречу со мной. Я передал ему через нашего общего друга[107]: сейчас прежде всего нужен мир, а следовательно, нужны условия заключения мира, хотелось бы знать, что он намеревается делать в этом направлении. Ленин ответил: он не занимается дипломатией, его дело – социал-революционная агитация. На это я возразил: «Передайте, пожалуйста, Ленину, пусть агитирует; но если для него не существует государственной политики, то он станет инструментом в моих руках»[108].

По моим представлениям, прежде всего было необходимо созвать Международный конгресс социалистов. Авторитет русской революции на тот момент был огромен. Во всей Европе царило стремление к миру. Социалистический конгресс в таких условиях, вероятно, дал бы возможность диктовать правительствам условия мира. Он мог бы сыграть двойную историческую роль. Во-первых, он положил бы конец войне, во-вторых, он укрепил бы в перспективе политическое влияние рабочего класса.

Конгресс был сорван усилиями империалистов Антанты. Следует, однако, отметить, что в то время его бойкотировали большевики. Вероятно, если бы большевики не воспрепятствовали конгрессу, сорвать его бы не удалось.

Большевики не хотели сотрудничать с официальными социалистическими партиями, считая их недостаточно революционными. Они вели переговоры только с циммервальдовцами[109], с кучкой людей, не имевших ровно никакого политического влияния.

Вместо того чтобы объединить социалистические партии и совместно противостоять империалистическим правительствам, большевики пытались посеять между ними раздоры. Они были убеждены, что вызвать революцию в Западной Европе можно, только насадив там большевизм. В результате этой дурацкой тактики империалистам Антанты не трудно было подчинить себе внешнюю политику российского Временного правительства, и война продолжилась.

На I съезде Советов Ленин гневно обличал империалистическую политику Временного правительства, одновременно угрожая Центральным державам «мировой революцией». Большевики объявили себя противниками сепаратного мира и требовали, чтобы право наций на самоопределение распространялось не только на «Россию-Польшу, Эльзас и Лотарингию, Армению, но и на Богемию, Хорватию и Великое княжество Познанское»[110].

Правительство Керенского повторило ошибку царского правительства, посчитав, что военное преимущество находится на стороне стран Антанты, а большевики вообще не принимали во внимание положение на фронтах, считая, что им удастся дезорганизовать империалистические армии путем революции.

Как Керенский, так и большевики опирались при этом на иллюзию, что революционный подъем в России сможет компенсировать недостатки военного руководства, боевой подготовки и отсутствие средств связи.

Большевики совершат революцию и она решит все проблемы!

Между тем немецкие войска, вынужденные сражаться после наступления Керенского, вновь разбили российскую армию, тем самым обеспечив триумф большевизма в России.

Народные массы поняли то, что никак не удавалось вдолбить в голову русской интеллигенции, а именно что следует уступить в военном отношении, что вести войну дальше не имеет смысла. Российские войска разбежались.

Если не демократическое чутье, то демагогический инстинкт подсказал большевикам, что вопрос заключения мира необходимо сделать основным пунктом агитации.