И Боб, опять всё тот же Боб, стал героем дня; он оживился, рассказывал смешные истории, казался омерзительно пьяным, но при этом сохранял ясную голову, чтобы объяснить видным гражданам, каким образом Джон, Джеймс и Фрэнсис[38] нашли его утром довеском к телеграфу.

Это выражение имело бешеный успех. Оно переходило из уст в уста, дошло до репортера, подхватившего его на лету и сбежавшего в редакцию, чтобы еще тепленьким опубликовать в газете.

В свою очередь шериф, как избранная власть, искал популярности, думая о предстоящих выборах и ловко пользуясь достигнутым положением. В самом деле, его должность относилась к завидным, делая ее носителя всемогущим и принося ему большие барыши. Исполнять эту всеобъемлющую должность было трудно. Шерифу предстояло быть судебным исполнителем, комиссаром полиции, судебным следователем, приниматься за много других дел, вплоть до обязанностей палача. Однако должность шерифа оплачивалась в соответствии с выполненной работой. Столько-то шериф получал за вызов свидетеля, столько-то – за арест убийцы, столько-то – за повешение… Шериф Хелл-Гэпа получал за первый год службы не менее сорока – сорока пяти тысяч долларов, в переводе на французские деньги это составляет двести – двести пятьдесят тысяч франков. Согласитесь, это кругленькая сумма для должностного лица довольно низкого порядка.

Предоставленные самим себе, Жан, Жак и Франсуа скучали.

Они оказались на чужбине, в непривычных условиях; их оглушали крики горожан, принадлежавших к верхушке местного общества, но напившихся, как простые смертные; их пропитывали табачная вонь и алкогольные испарения; им не понравились напитки, к которым они едва притронулись. Братья хотели бы распроститься с этой шумной толпой и продолжить свои поиски, так неудачно прерванные спасением, о котором они теперь почти сожалели.

Какое им было дело, по крайней мере в этот момент, до ковбоя, выпивохи, болтуна, грубияна, полностью позабывшего, казалось, за всеми этими возлияниями о братьях!

Они вспоминали о своем убитом отце, о своем городке, трусливо проданном врагу, о негодяе, сделавшем их сиротами, после того как он погубил дело метисов, и страдали, ощущая себя жертвами этой омерзительной близости, запятнавшей, как казалось, их воспоминания.

Им хотелось при первом удобном случае незаметно исчезнуть и отправиться в степи или, по крайней мере, избавиться от того нездорового интереса к себе, напоминавшего любопытство к редкому животному или природному явлению.

Но Боб, опять всё тот же Боб, казалось, читал их глубинные мысли. Он ловко выскользнул из группы, состоявшей из более-менее настоящего полковника, судьи с довольно хорошим цветом лица и нескольких профессоров, лишенных кафедр и дипломов, и приблизился к бедным юношам, растерявшимся перед эдаким зверинцем двуруких.

– Эй!.. Парни!.. Вы что застыли?.. Нет привычки?.. Это пройдет… вам надо бы пропустить стаканчик сока тарантула[39]…

Он проговорил эти слова чересчур громко, как это обычно делает пьяный человек, но потом резко сменил тон и добавил вполголоса, обращаясь больше к Жану:

«Джонни, держитесь! Я думаю о вас, не сомневайтесь. Скажите мне только, дорогой мой, как зовут того человека, которого вы ищете. Вы рассказали мне его историю, но не назвали имени.

– Его зовут Туссен Л’бё, – ответил Жан приглушенно, произнеся фамилию своего недруга так, как это сделал бы житель французской провинции Орлеанэ.

– Туссен Л’бё, – попытался повторить Боб.

– По-французски говорят также Лебёф, но канадцы в нашем краю произносят Л’бё.

– Well! – воскликнул Боб, возвращаясь к своему вульгарному диалекту. – Эти парни благоразумны как девицы… Я, правда, знавал девчонок очень свободного поведения… Это пройдет!..

После чего он присоединился к покинутой компании, занятой выпивкой и громким ором.

Жан, Жак и Франсуа поняли, что Боб куда серьезнее, чем они судили. Он играет роль, веселясь вовсю, со скотской увлеченностью забавляющегося американца, и при этом пытается разузнать что-то про их врага.

Теперь ожидание меньше нервировало их, эта шумная оргия больше не казалась бесполезной для результата их миссии. Они оставались бы зрителями, если и не заинтересованными, то по меньшей мере безропотными, если бы с какого-то момента к ним не пристал человек в лохмотьях и с нечесаной бородой, говоривший с ирландским акцентом и непременно хотевший заставить их выпить.

Он был пьян так, как это доступно только уроженцу «сестринского острова»[40], Ирландии. С невыносимой настойчивостью пьяниц ирландец повторял им в сотый раз один и тот же доводящий до отчаяния набор фраз:

– Ну-ка, чужаки, выпейте со мной… Что-нибудь настоящее… Коктейль?.. Нет! Gumme-tickler[41]?.. Corps-reviver[42]?..

– Нет, спасибо, мы не хотим пить, – по очереди отвечал каждый из братьев.

– Может, у вас нет денег?.. Не беда! Я сегодня богат… Заплачу, если вы бедные… Я люблю подавать беднякам!.. Янки вам такого не предложит… А я… я щедрый, потому что веду свой род от ирландских королей… Вы смеетесь!.. Так знайте же, что меня зовут Патрик О’Брайен!..

– Хватит, мистер потомок ирландских королей! Пейте в свое удовольствие и оставьте в покое тех, кто не страдает от жажды, – ответил выведенный из терпения Франсуа.

– Арра[43]!.. Арра!.. – завопил пьяный. – Да это оскорбление! Американец уже разрядил бы вам в рыло револьвер за отказ. Но я буду более терпеливым… Ну, еще разок… Согласны выпить?..