– Елизавета, – обратился он к ней. – Станете ли вы моей женой?

Королева с подлинным изумлением посмотрела на него, и на мгновение судьба всего человечества повисла на волоске.

Тайком проникнуть в королевский двор оказалось проще простого. Доктор даже подбирать наряд к случаю не стал (костюм в обтяжку и конверсы – лучшее сочетание!), только придумал себе вымышленное имя, которое немного менялось каждый день, потому что он никак не мог его запомнить. Доктор всегда говорил, что лучший способ замаскироваться, когда работаешь под прикрытием, – выдавать себя всем, чем только можно, и всеми силами привлекать к себе внимание, потому что именно этого-то шпионы никогда и не делают. Никому не хватит глупости заподозрить в шпионаже клоуна-выскочку, который вечно мозолит всем глаза. Кроме того, можно было совершенно безнаказанно каждые несколько секунд выдавать откровенные анахронизмы, поскольку распознать их смогли бы лишь те, кому тоже в этой эпохе находиться не полагалось, а именно таких-то Доктор и искал.

– Не бывает на свете ничего «обычного», – объяснял он как-то женщине-рестлеру одной туманной лондонской ночью. – А значит, любой, кто выглядит обычным, скорее всего притворяется. Потому-то я и могу распознать шпиона на подлете.

Увы, именно рестлерша шпионкой и оказалась, поэтому всю дальнейшую ночь Доктор провел в Ист-Чиме, привязанный к фонарному столбу, но даже после этого остался при своем мнении. Да и дама в целом была довольно мила и даже на следующий день прислала ему звуковую отвертку вместе со штанами.

Подобраться к королеве получилось не сразу, но и на это ушло не так много времени. Доктор мгновенно понял, что женщина она незаурядная. Елизавета держала свой двор и государство железной хваткой и правила с умом и беспощадностью, которые Верховному Совету Галлифрея даже не снились. Но именно в ближнем кругу Елизавета по-настоящему показывала свою истинную силу. Издалека она сверкала пламенем, вблизи – мерцала огоньком. Впервые Доктор увидел Елизавету в коридорах дворца, в окружении свиты придворных льстецов, и тогда она показалась ему высокой и властной. Но когда его выходки наконец привлекли внимание королевы и Доктора вызвали к ней, он увидел, что Елизавета меньше ростом, чем он полагал, и лучится озорством и смешливостью. В ее веселых глазах Доктор не увидел ни капли опаски или расчетливости, когда Елизавета взяла его за руку и объяснила, что он, вне всякого сомнения, шпион и поэтому сейчас она прикажет отправить его на пытки, где из него вытрясут все необходимые сведения, а затем казнят.

– Главное, чтобы не наоборот, – сказал Доктор, и они впервые посмеялись над его шуткой вместе, а потом герцог Норфолкский одним ударом сшиб его на землю.

Только Елизавета все месяцы заключения регулярно навещала Доктора. Каждый раз она поначалу пыталась держаться строго, но в конце концов истории Доктора смешили ее до писка, да и палача, который его пытал, тоже. «Перестань, ну перестань!» – вскрикивал он, наваливаясь на ручку пыточного механизма и утирая глаза прямо через капюшон.

– Это я-то перестань? Я? – отвечал Доктор, картинно-оскорбленно тараща глаза, и снова они покатывались со смеху. Да так, что компания из соседней камеры пыток недоуменно выглядывала посмотреть, что происходит, отчего становилось только смешнее.

Порой Доктору удавалось растрогать Елизавету своими большими грустными глазами (лучшими из тех, что ему доставались, и впервые – карими), и со временем она стала изливать ему душу, вспоминая истории из детства и о том, сколько близких ей пришлось покинуть ради королевского долга. Однажды Елизавета рассказала Доктору историю такую интимную и несомненно правдивую, что пыточных дел мастер даже предложил оставить их наедине.

– Нет, нет, – сказала Елизавета смущенно, покраснев. – Продолжайте.

Доктор всегда с нетерпением ждал их встреч, пусть даже они и сопровождались бесконечными криками.

Порой Елизавета, конечно же, бывала занята и не навещала его неделями – что, учитывая ситуацию с зайгонами, не могло не беспокоить. Поэтому после разлуки в несколько месяцев Доктор был рад увидеть, как она, счастливая и с румянцем на щеках, машет ему. Он в это время как раз поднимался на эшафот.

– Я принимаю свою участь с гордо поднятой головой, – начал он, когда ему дали последнее слово. – «Выше нос» – это мой девиз. Надо сказать, выше мой нос еще не бывал – а говорят, от дыбы толку нет, да вы только посмотрите, как я вымахал! – Толпа одобрительно взревела, и Доктор еще целый час их смешил, да так, что в конце концов охрип. – Простите, горло прочистить надо, – сказал он. – И вот кто мне в этом поможет! – заявил он и панибратски приобнял палача за плечи. – Рубишь фишку, да? – шепнул ему Доктор, и толпа захлопала и захохотала.

Доктор встал на колени у плахи и задумался, удалась ли его затея. В противном случае он не знал, как на регенерацию повлияет обезглавливание. Разумеется, оно будет смертельным, но попытаются ли обе части его тела измениться по отдельности? И если да, то подойдут ли они друг другу потом? Это может вызвать вопросы, когда его положат вон в тот длинный ящик, на который Доктору очень не хотелось смотреть.

Доски заскрипели – палач подошел к нему, и толпа взволнованно затихла. Послышалось кряхтенье, и тень топора растеклась по полу. Воздух холодил обнаженную шею Доктора, а дыхание вдруг показалось ему чрезвычайно важным действом – ведь он знал, что каждый вздох может стать последним.

Вздох. Ну же, Елизавета.

Второй. Он ей нравился, он ее смешил.

Третий. Превозмогая боль, он улыбался, шутил, слушал.

Четвертый. Пожалуйста, Елизавета, пожалуйста!

Пятый. Может быть, они просто жестокой шутки ради заставляют его ждать?

Шестой. Ну, по крайней мере, теперь можно не скрывать страх, потому что я стою на коленях и моего лица никто не видит.

Седьмой…

Шаги! Кто-то поднимается на эшафот!

Толпа что-то бормочет.

Елизавета? Пожалуйста, только бы она! Рядом взметнулась золотистая ткань, и он увидел взгляд веселых глаз.

– Вы думаете, шутки и острый язык спасут вас, Доктор?

Он сделал вид, что не понимает, о чем речь, и понадеялся, что никто не услышит, как колотятся его сердца.

– Простите, сударь, но остротами вы лишь пытаетесь скрыть свой ум, а обаянием – нрав. И мы по-прежнему намерены вас казнить. Однако, уверена, вы не откажете своей королеве в последнем поцелуе… пока ваша голова еще при вас.

Она мягко поцеловала его в губы и исчезла в очередном всполохе золота. Доктор снова уставился в корзину. Ее дно было перемазано кровью его предшественников. Он задумался, сможет ли ощутить удар, когда его голова рухнет в корзину.

Осознав, что уж теперь-то ему совершенно точно конец, Доктор собрался с духом, усмирил сердцебиение и с осторожностью выбрал последнюю мысль.

Дети. Дети Галлифрея.

– Однако, – продолжила Елизавета, мягко ступая по лестнице, – несмотря на то, что казнить вас все же необходимо, мы пришли к мнению, что при голове вы представляете интерес чуть больший, нежели без нее.