И, вытащив кинжал, принялся соскабливать со стены рисунки и надписи.

Утром, едва взошло солнце, Алексей спустился вниз – Виринея Паскудница уже гремела посудой, готовила завтрак. Увидав постояльца, заулыбалась:

– Отведаешь яичницу, мой господин?

– Яичницу? Хорошо, пусть будет яичница.

Усевшись за дальний столик, Лешка с аппетитом поел, косясь на спускавшихся по лестнице хмурых бородатых мужиков с плотницкими инструментами в руках.

– Приятного аппетита! – вежливо кивали мужики.

Лешка улыбался:

– Утречко доброе!

– Доброе? Кому как!

Пить надо меньше! – этого Алексей не сказал, но подумал.

– Вы – наш новый сосед? – один из плотников – высокий, уверенный в себе мужчина с русыми, стянутыми тоненьким кожаным ремешком волосами и окладистой бородой – на миг задержался у столика. – Зашли бы вечерком, посидели бы по-соседски, вина выпили, познакомились.

Алексей поднял глаза:

– А вы с какой-нибудь целью приглашаете, или – от широты души?

– От широты души.

– Тогда зайду обязательно.

– Будем рады! Заглянете – спросите Прохора Богунца – это я и есть.

– А меня Алексеем зовут.

– Рад познакомиться.

– Я тоже. Обязательно сегодня зайду.

Артельщик говорил по-гречески с небольшим акцентом. Интересно, кто он? Чех? Поляк? Болгарин? А, может, и русский? Ну явно не ромей. И силен, очень силен.

Дождавшись, когда, наконец, быстро спустившись по лестнице, выйдет на улицу Епифан, новый постоялец еще немного посидел, допил вино и, простившись с хозяйкой доходного дома, решительно зашагал в гавань.

Ярко светило нежаркое осеннее солнышко, по светло-голубому небу бежали белые и палевые облака, падали прямо под ноги давно перезревшие каштаны, пахло только что выловленной рыбой и водорослями.

Обнаружив Епифана сидящим на перевернутой лодке у развешенных для починки сетей, старший тавуллярий, подойдя, уселся рядом. Народу вокруг, и в самом деле, хватало – рыбаки, какие-то мальчишки, женщины… Никто не обращал на сидевших на лодке людей никакого внимания.

– Ну, – Алексей искоса взглянул на парнишку. – Рассказывай, как докатился до жизни такой?

– До какой такой жизни? – не понял юмора Епифан.

– До такой, когда мертвяки в твоей комнате валяются! Для начала расскажи-ка о всех соседях – Созонтии, Мелезии, Анисиме Бельмо.

При упоминании последнего юноша вздрогнул и, перекрестившись, решительно заявил:

– Анисим – гад, каких мало!

– Черт с ним, с Анисимом, ты про Созонтия расскажи!

– Про Созонтия…

Ничего толкового Епифан не рассказал ни про Созонтия, ни про Мелезию, ни про кого-либо еще – так, одни общие слова. Было видно, что юноша не хитрил – ну разве что самую малость, когда речь зашла о Мелезии – просто никто в доходном доме Виринеи Паскудницы (а также наверняка и в других подобных домах) не особенно-то интересовался соседями, у каждого хватало своих проблем.

– А в городе ты тоже Созонтия не видел?

– Да видал как-то под вечер у церкви Апостолов.

– Неужто милостыню просил?

– Шутишь?! Там своих нищих хватает, чужаку живо уши отрежут.

– Ну, это понятно. Так что старик там делал, молился?

– Может, и молился. Но мне показалось – ждал кого-то.

– Ждал? А кого – не видел?

– Да нет, я не стал останавливаться – какое мне до Созонтия дело?

Вот именно – никакого! Однако какое дело Созонтию до чужой комнаты?

Епифан задумчиво взъерошил кудри:

– Даже не знаю. Нет, я вчера всю ночь об этом думал – с чего это покойничка в мою комнату понесло? Ничего так и не надумал. Слушай, а, может, его просто туда затолкнули, уже мертвого?

– Может, и так. – Алексей, кстати, тоже про это подумал – самый простой вариант, больше тут и гадать нечего. Случайно все произошло – кто-то пришел к старику, задушил, а потом спрятал труп в первой попавшейся комнате… Однако он должен был бы знать, что там никого нет. И достаточно долго не будет!

– Епифан, ты всегда так поздно возвращаешься?

– Да. Бывает, и вообще не прихожу, остаюсь у Ларисы. Ну, когда ее отец в море уходит. Матери-то у Ларисы нет, других родичей тоже, был брат, да погиб уж лет пять тому.

– И в доходном доме, значит, все об этом знали.

– Вполне могли знать – я из своих возвращений тайны не делал.

И все. И больше – ничего интересного. Даже о Мелезии – ничего конкретного, сказал только, что она – актриса, выступает на вечеринках – куда пригласят. Н-да-а-а, не густо. Уж видно, придется собирать материал самому. Хотя, конечно, можно и не собирать – какое Лешке дело до смерти нищего старика? Конечно, никакого, но… Но очень уж не нравились старшему тавуллярию разного рода творившиеся вокруг него непонятки – они обычно всегда выходили боком. Тем более что покойный Созонтий именно о нем хотел кому-то доложить… Так что нужно было разбираться и желательно побыстрей, чтоб ничего больше не отвлекало от главного дела – поиска главного заговорщика! Кстати, а Созонтий наверняка – агент. Из тех, что держат на связи все мало-мальски уважающие себя сыскари – и в том, что он доложил о новом постояльце не было ничего особенного – обязан был доложить, все так делали. И, наверное, хорошо, что доложить не успел. А плохо то, что внезапной смертью агента наверняка заинтересуются соответствующие органы. Впрочем, пока доходным домом особо интересоваться не будут – старик ведь вроде бы просто исчез! А куда – неизвестно.

Вечером, как и обещал, старший тавуллярий спустился на первый этаж, к плотникам. Утрешний знакомец Прохор Богунец встретил гостя с улыбкою:

– Проходи, проходи, друже, знакомься! Это наш казначей, Феодор, это – Панкратий с Терентием, там – Николай…

Алексей, в свою очередь, тоже представился, как всегда обозвавшись философом из Мистры.

Выпили, закусили…

Экий человек этот Прохор – держится, словно вельможа! Не скажешь, что плотник.

Вино оказалось неразбавленным, крепким, живо шибануло в голову, и не одному только гостю. Хозяева тоже оживились, разговорились, обсуждая свои дела.

– А я говорю, этот смотритель дорог больно уж хитрый малый!

– Должность у него такая, Терентий.

– Должность должностью, а все же нет у меня ему веры. Как бы не объегорил!

– Да пусть только попробует!

У гостя же был к хозяевам свой интерес.

– Прохор, а вы давно здесь обретаетесь?

– Здесь? Да с лета. – Артельщик усмехнулся и налил в кружки вина из большого глиняного кувшина. – Утром на работу выходи – где мост какой подлатать, где леса сколотить, где что. Обедаем там – сюда только ночевать и являемся, ну и по праздникам еще, бывает, попоем песен.