– Я, – не стал отпираться Лешка. – Было за что.

– Ну и ладно, – серьезно кивнул Прохор. – Есть одна просьба – в следующий раз не нужно вступать с ним в драку. Просто скажи мне.

– Хорошо, – прощаясь с артельщиком до вечера, Алексей улыбнулся и, свернув за угол, быстро зашагал к церкви Апостолов.

Зайдя в храм, поставил свечку за упокой души Созонтия – человек ведь все-таки, не собака – помолился за здравие жены и сына, после чего, выйдя на улицу, купил у мальчишки-торговца жареных каштанов и, удобно устроившись неподалеку, на лавочке за кустами жимолости, принялся насвистывать с самым беззаботным видом. Этакий, вышедший на прогулку зевака, беспечный и беззаботный. Тут таких много прогуливалось и, чем ближе к обедне, тем больше.

Вот уселся рядом какой-то бородач средних лет. Одет прилично, но без особых изысков, строго – длинный черный кафтан, серая мантия. Взгляд тоже строгий, но вместе с тем благостный. Вообще, незнакомец производил впечатление человека набожного, быть может, даже был церковным старостой.

– С праздничком святым, господине! – вежливо поздоровался Алексей.

Как раз и был праздник – день святого апостола и евангелиста Матфея.

– И вас, мил человек, с праздником! – широко улыбнувшись, бородач перекрестился на церковный купол и тут же спросил, как Лешка относится к унии.

Вообще-то, к идее союза католической и православной церквей старший тавуллярий относился положительно, справедливо усматривая в этом шанс в борьбе с турками. Однако, судя по подчеркнуто ортодоксальному виду незнакомца, в этом вопросе с ним нужно было держать ухо востро.

– Я вот недавно слушал проповедь отца Георгия Схолария… – уклончиво отозвался Алексей, специально упомянув самого ярого противника унии.

– Ах, и вы там были?! – обрадованно перебил бородач. – Ах, какая славная проповедь, поистине славная. Какие мудрые слова! Прав отец Георгий, прав – ни к чему нам поганые латыняне!

– Вот и я об этом! – широко улыбнулся Лешка.

Бородач совсем подобрел:

– Вижу, вы очень приличный человек! Служите где-нибудь?

– Занимаюсь коммерцией.

– Гм, гм… Не вполне богоугодное дело, но… что ж… в конец концов, ведь надо же на что-то жить, верно?

– Очень верно заметили! Меня, кстати, зовут Алексий.

– Никифор Скалос, церковный староста.

Ага! Лешка поспешно спрятал улыбку – а ведь угадал!

И тут же предложил зайти в ближайшую таверну, выпить немного вина за знакомство, ну – и в честь праздника евангелиста Матфея.

– Нехорошее это дело – винопитие, – Никифор поджал губы, но тут же махнул рукой. – Впрочем, в честь праздника – можно.

Они зашли в небольшую харчевню, одну из множества, расположенных в ближайшей округе, заказали кувшинчик вина, оливки, свежие булочки с изюмом.

– С этими латынянами – глаз да глаз, – продолжал начатый по дороге разговор староста. – Того и гляди подменят истинное православие! Псинища, псы!

– Совершенно с вами согласен! – Алексей подлил собеседнику вина и вроде бы как невзначай поинтересовался, знает ли уважаемый господин староста церковных нищих?

– Ну тех, что у паперти христорадничают. Мне вот показалось, одного я вроде бы знавал раньше… еще до того, как он стал нищим. Созонтий – так его имя.

– Созонтий?! – Никифор чуть было не пролил вино. – Вот и вы, господин мой, о нем!

– Так знакомый… Ну что, за евангелиста Матфея! За праздник!

Оба выпили. Лешка обтер рукавом губы:

– А что, еще, что ли, кто-то про Созонтия спрашивал?

– А как же, не спрашивал! – всплеснул руками бородач. – Всю душу, можно сказать, вытрясли – где да где этот самый Созонтий? Как будто я знаю – где! Созонтий этот, прямо сказать, нищий тот еще – ради мамоны примазался. Я уж давно хотел другим сказать, чтоб прогнали, да не дали.

– А кто не дал?

– Кто-кто… Все тот же! Николаем его зовут, неприметный такой, востроглазый. Сказать, где служит?

– Догадываюсь.

– Вот и молодец. Да ну их к ляду, Созонтия этого да Николая! Давай-ка лучше – за праздник!

– С большим удовольствием!

Допив кувшин, новые знакомцы простились – церковный староста пошел по своим делам, а старший тавуллярий снова вернулся в садик у церкви Апостолов. С Созонтием теперь все стало более-менее ясно – ну, точно, агент! Доверенный человечек некоего Николая – явного служителя того же ведомства, что и сам Лешка. Ну – почти того.

Ничего, в общем, нового – именно это Алексей и предполагал с самого начала. А так же предполагал и другое – ход поисков. Наверняка сей господин Николай в самое ближайшее время явится в доходный дом Виринеи Паскудницы – навести справки. Тут и всплывет некий жилец – мнимый философ. А приметы опального тавуллярия наверняка уже разосланы – нетрудно будет сообразить.

Что ж, получается – съезжать надо немедленно? Однако столь поспешный отъезд – да еще куда – надо подумать – непременно вызовет самые сильные подозрения о причастности постояльца к исчезновению старика. Что же тогда – не съезжать?

И так плохо, и эдак – нехорошо. К тому же и деньги скоро закончатся. Что ж делать-то, господи? Кстати, Мелезия обещала кое в чем помочь… Нет, пока никуда съезжать не надо – сбежать всегда успеется. А вот этого Николая можно попытаться использовать в своих интересах.

* * *

– Господин, подайте, Христа ради!

Алексей обернулся.

Попрошайка – грязный такой мальчишка в лохмотьях, на костылях. На глазу – бельмо, на шее – жестяная кружка для милостыни. Странный парень – ладно, костыли, но еще и бельмо – явный перебор.

Улыбаясь, Алексей скосил глаза, профессионально отметив возможных сообщников попрошайки. Ага – вот еще один, за деревьями – делает вид, что любуется облаками. Третий – у узенького проулка. Якобы тоже бездельничает – ковыряет в носу. Вся троица чем-то неуловимо похожа – возрастом, одежкой, манерой поведения… Или это уже у господина старшего тавуллярия профессиональная деформация личности наступила? Всюду ворюги да мошенники мерещатся! А как не мерещиться? Место малолюдное, тихое, опять же – подворотня – недаром там скучающий пацан ошивается – отход прикрывает. Нашли лоха! Небось, ждут не дождутся, когда Лешка потянется за кошелем, вытащит мелочь… вот тут-то тот, что за деревьями – и выскочит, хвать кошель – перебросит тому, что стоит у ворот… А дальше поди их, поймай! Плакали денежки, которых, между прочим, не так уж и много осталось.

– Пода-а-айте, Христа ради, – настойчиво канючил попрошайка. А глазенки-то – так и бегали, да и бельмо на глазу – точно, фальшивое, еще и наклеено неровно, кое-как. Ага – и тот, за деревьями, насторожился. Ну-ну…

– Ну разве в честь праздника, – с видом полнейшего раззявы Алексей потянул кошель, вытащил мелочь… А кошель так и не закрыл.