– Но почему, Мирелла? Неужели потому лишь, что это обостряет ваше ощущение собственной смертности и вы не в состоянии это признать?

Его слова привели ее в ярость, но она не позволила дать ей выйти из-под контроля. Обернувшись к Бриндли, она произнесла:

– Если вы позвоните мне завтра утром в офис, я выберу время, чтобы мы смогли вплотную заняться моим наследством. Заодно определим дату моего вылета в Лондон.

Бриндли запер портфель и посмотрел на Адама. Он пожалел о том, что взял его с собой. Ему не хотелось делать этого, и теперь он раскаивался, что не доверился внутреннему голосу. Мирелла направилась к двери. Мужчины молча последовали за ней.

Внизу, в холле, Моузез помог им надеть плащи. Они уже собирались уходить, как вдруг Бриндли вспомнил, что оставил свою ручку на столе в гостиной. Он в сопровождении Моузеза поднялся наверх, чтобы ее отыскать. Дождь лил не переставая. Она отступила на шаг, пропуская Адама к двери. Но он не двинулся с места и лишь осторожно, но решительно прикрыл дверь. Огорчаясь, что она не готова даже к тому, чтобы просто спокойно и с открытым сердцем воспринять историю своей семьи, он повернулся к ней и тихо произнес:

– Когда вы сегодня открыли нам дверь, я был потрясен. Я подумал: «Она слишком хороша, чтобы существовать в реальности. Ее эротическая красота достойна править самыми великими достижениями мира. Господь существует, слава Ему!» Мое сердце рванулось к вам. Как глупо! Какое разочарование я испытал, обнаружив в вас прекрасную, но бездушную мещанку, у которой полностью отсутствуют воображение и тяга к прекрасному! Вы жалкий отпрыск некогда процветающего и заслуживающего искреннего уважения рода! – Он поднял воротник плаща и вышел под дождь.

Миреллу обескуражили его слова. Она протянула руку, словно хотела его удержать. Но он не остановился. Она хотела сказать ему что-нибудь, не дать уйти. Но его непреклонный вид больно задел ее. Ее ладони вспотели. Выйдя под дождь, он повернулся к ней:

– Мирелла, многие из нас однажды написали неудачный сценарий для своей жизни, а потом с тупым упорством следуют ему. В такой ситуации нужно заставить себя изменить свои взгляды и начать все сначала. Впрочем, не принимайте это слишком близко к сердцу.

Адам сухо попрощался с ней и пошел к машине. Усевшись на заднее сиденье, он зажег сигару и стал ждать Бриндли. Адам ни разу не оглянулся на Миреллу, чтобы не выдать своих чувств. Он открыл дверцу Бриндли, который помахал ей рукой на прощание. Но ее Адам больше не видел – она перестала для него существовать. Он вдруг внутренне очерствел – наверное, из-за дождя.

Когда машина тронулась, Адам проговорил:

– Бриндли, друг мой, давай проведем незабываемую ночь. Я предлагаю поужинать в клубе «Партуз». Там лучшие во всем Нью-Йорке кухня, вино и девочки. И никаких сценариев: просто жизнь, как она есть.

Первыми цветами, оказавшимися на столе Миреллы на следующий день в 3.45 пополудни, были три дюжины чайных роз.

Мирелла раскрыла маленький конверт и в очередной раз взглянула на карточку, вернее, на подпись. Адам Кори. И больше ни слова. Просто – Адам Кори. Красивая, уверенная подпись, занимающая почти всю карточку.

Извинение? Попытка примирения? Он повел себя до неприличия грубо. Но ведь она видела желание в его глазах. А потом вдруг такое оскорбительное прощание. Она поморщилась. Ее до сих пор коробило от его слов. Они глубоко задели ее.

Мирелла провела тяжелый день, наполненный пустой болтовней сослуживцев, и оживилась лишь тогда, когда ей доставили цветы. Началось все с того, что Моузез безмолвной тенью передвигался по гостиной, изображая, что его вовсе не волнует новость о наследстве. В закусочной «Х и О» к ней подсела миссис Краватц и долго распиналась по поводу того, каким жестоким и агрессивным стал Нью-Йорк. Она успокоилась лишь тогда, когда визгливо набросилась на человека, который хотел войти в закусочную, но толкнул дверь не в ту сторону. «Толкай! А не тяни! Что за идиот!» Она вылетела ему навстречу и ткнула в грудь пальцем, словно это была резиновая дубинка: «Научись сначала читать, ублюдок! Время – деньги!»

Один лишь Пол равнодушно отнесся к этой новости. Во время обычного утреннего разговора она почувствовала оттенок раздражения в его голосе, и ей потребовалось совсем небольшое усилие, чтобы уклониться от его предложения встретиться вечером, потому что он все время мямлил и запинался.

В зале для совещаний, куда она отправилась послушать главу своего департамента, висел плотный смог непроходимой скуки, которую навевали выступающие, говоря об одном и том же. В итоге вся аудитория погрузилась в нирвану, за которой последовало полное физическое и моральное истощение, обычно возникающее под действием нервно-паралитического газа. Она разбудила Рональда Калвера, вместе с которым и ушла, не дожидаясь конца совещания.

Проходя через холл, где собрались представители делегаций, горячо спорящие о чем-то перед выступлением на Генеральной Ассамблее, Мирелла спросила Рональда, что он здесь делает.

– Для зарубежных представителей очень важно объявить о своем деле до начала прений, – ответил он. – Это вынуждает правительства заранее определиться со своей позицией, а заодно понять, куда дует ветер компромисса. Мне лично очень важно, как будет сформулирована проблема. К несчастью, на этот раз все уперлось в лингвистические фокусы. Довольно скучно.

Мирелла улыбнулась, потому что знала истинную причину его появления на совещании: дело в том, что в свои тридцать девять лет он по-прежнему верил в ООН, несмотря на весь бюрократизм, косность и неэффективность, которые эта Организация иногда демонстрировала. Рональд виртуозно владел языком и искренне считал, что водоворот написанных и устных текстов никогда не остается без последствий. Он понимал, что все речи и резолюции ООН быстро забывались и не решали никаких мировых проблем, но отдавал должное Ассамблее как единственному месту встречи глав государств. Он был убежден, что без ООН мир стал бы намного хуже и взрывоопаснее. Мирелла была с ним согласна.

В его кабинете она посоветовалась с ним о некоторых важных проблемах. Рональд уклонялся от категоричных заключений и задавал ей наводящие вопросы. Мирелла догадалась, что он хочет заставить ее принять самостоятельное решение. Но он слишком долго говорил, и в какой-то момент Мирелла поняла: с нее хватит!

Она прервала его на полуслове и, извинившись, заявила, что у нее накопилась куча дел и приступить к работе ей нужно немедленно. Она вернулась в свой офис и, снова достав из конверта карточку, осторожно положила ее на стол. Сев в кресло, она развернулась, чтобы еще раз полюбоваться восхитительным букетом длинноногих чайных роз, стоящих в вазе на столике. Да, здесь не будет пустой болтовни. Розы – прямое и откровенное заявление. Она пока еще плохо понимала, в чем его суть, но догадывалась, что оно не причинит ей вреда.

Бриндли Риблсдейл проснулся в странной двуспальной постели вместе со смуглой красавицей и не менее восхитительной обнаженной дочерью холодной Норвегии, которая больше походила на языческую богиню, нежели на земную женщину.