Он бросает полотенце в раковину, раздевается и заходит за прозрачную перегородку. Шипит душ. Я наблюдаю, как Алекс, запрокинув голову, стоит под душем. Натягиваю на себя платье, набрасываю бретельки на плечи, но молнию оставляю расстегнутой и присаживаюсь рядом с зеркалом. Возвращаются назойливые мысли о побеге, но, как привязанная, я остаюсь здесь. Я слишком боюсь его — и его клан, чтобы уйти.

Алекс выходит, обернув бедра полотенцем. Пальцами убирает наверх влажные волосы, проводит по щекам — недостаточно шершавым, чтобы бриться. Надевает браслет.

— Можешь принять душ, — говорит он, прежде чем идти в комнату.

На кровати его ждет разложенная смена одежды. Он натягивает узкую белую футболку. У меня запасной одежды нет, а платье грязное. Спать голой рядом с Алексом я не могу.

— Возьми рубашку, если хочешь, — предлагает он.

Я запираюсь в ванной: сдираю с себя платье, чулки и подвязки. Страшно, что Алекс может войти, но я с наслаждением становлюсь под теплый душ, мою волосы. Спину печет, но даже это не портит удовольствия. Под теплой водой, наконец, я расслабляюсь, хочется спать. Выбираюсь из душа, вытираюсь, и набрасываю рубашку, пахнущую Алексом и ветивером, на плечи. Легкая ткань не касается спины, рассечения перестают болеть — облегающее платье сильно на них давило.

Когда я выхожу, на столе ждет завтрак: блинчики с джемом и кофе. Я глотаю несколько кусочков, пью воду вместо кофе.

Алекс уже в постели.

— Ложись, дорогая, — он хлопает рядом с собой.

Я пристраиваюсь с краю, следя, чтобы между нами осталось достаточно места. Под просторной рубашкой я голая. Замечаю, что пистолет лежит на прикроватной тумбе с его стороны, готовый к использованию.

Беспредельщик ловит мой взгляд.

— Ты ведь не сделаешь глупость, Ника? — он смотрит мне в глаза, словно читает мысли, Алекс намекает, что я могу воспользоваться оружием против него. — Я могу спать спокойно?

— Я ничего не сделаю…

— Давай проверим, — Беспредельщик вкладывает пистолет мне в руку.

Я мычу и сопротивляюсь, когда понимаю план. Владея моей рукой, как своей, он приставляет ствол себе к нижней челюсти и вдавливает до упора, а второй за затылок притягивает меня к себе. Падает на спину, увлекая меня за собой, и я неожиданно оказываюсь сверху.

Он целует меня с закрытыми глазами, захлебываясь от наслаждения. Самозабвенно, словно не знает, выстрелю или нет… Палец лежит поверх моего на спусковом крючке, и даже слегка притапливает, словно ему нравится ходить по краю. Возбуждается с одного поцелуя. Через несколько секунд пальцы на затылке слабеют, и Алекс позволяет мне привстать. Я лежу на нем, чувствуя, как расслабилось массивное тело. С нескольких сантиметров ошеломленно смотрю в голубые глаза, подернутые сладостной поволокой.

Алекс пусто смотрит на меня, и, наконец, отпускает руку.

— Знаешь, как приятно… — нежно шепчет он.

Это что было?

— Ты адреналиновый наркоман, — догадываюсь я.

Он устало улыбается в ответ.

— Теперь верю, что не выстрелишь, — и возвращает пушку на место. — Давай спать… Через пару часов ехать.

Он гладит по шее, по копне влажных волос, силой заставляет лечь на грудь. Алекс засыпает мгновенно, а я долго смотрю на вороненый ствол. Сердце часто-часто бьется, я с ужасом вспоминаю ощущения во время поцелуя Беспредельщика: дрожь в пальце, ощущение гладкого металла под подушечкой… Я была готова орать ему в рот, чтобы он прекратил. Может быть, этого он и ждал.

Любит дразнить смерть.

Сумасшедший.

Но, может быть, поэтому он не винит меня в том, что горел заживо. Это объясняет страсть к скорости, как неуемно и дерзко он злил Толю, даже то, почему приехал к месту расправы один. Я закрываю глаза и думаю о Полинке. Моя девочка, наверное, плачет без меня, не понимая, что происходит, когда я думаю об этом, это разрывает мне сердце.… Мысли путаются. Я засыпаю со слезами на глазах.

Через несколько часов меня будит Алекс.

— Ника?

Я сажусь, озираясь: Алекс склоняется надо мной, поверх белой футболки, в которой он спал, надет пиджак, пистолета нет. Он уже привел себя в порядок и вернулся с кофе. Я торопливо вскакиваю с кровати, умываюсь в ванной и чищу зубы. Затем с сомнениями надеваю вчерашнее платье — больше нечего, торопливо затягиваю шнуровку босоножек и выхожу, перекинув его рубашку через руку.

Неловко беру стакан, ждущий на тумбе, и сажусь на неприбранную постель. Чувствую на себе взгляд — Алекс стоит у окна позади меня, и рефлекторно пригибаю голову. Сегодня мне уже не так паршиво, как вчера в гараже… Я почти не спала, но мне не хочется от стресса. Сегодня вечером мы будем в Москве. Он везет меня в паучье логово, и я больше думаю не о том, что случилось между нами в гараже, а о том, чтобы Алекс сдержал слово и защитил нас.

Сердце болит, не за себя — за дочь.

Я собираю его вещи, и мы идем в машину. Больше наручники он не надевает, убедившись, что я не убегу и не причиню ему вреда. При воспоминании о больном поцелуе Беспредельщика по спине бегут мурашки.

Мы почти не говорим в дороге.

Делать нечего и я смотрю на него. Хочется спросить про браслет, но Алекс выглядит отрешенным. Он почти не двигается, смотрит на дорогу и монотонно жмет газ. Я от дороги устала, а ему нравится… Легкая улыбка появляется на лице, когда скорость переваливает за сто пятьдесят.

В Москву мы прибываем поздно вечером. На часах начало двенадцатого. Загородный поселок удивительно тихий и живописный. Алекс подъезжает к глухим воротам. Дома за высоким забором не видно.

Алекс устал, но его лицо меняется, как только мы оказываемся за воротами: становится неуловимо агрессивным, с вызовом. Выходит из машины первым и, поправляя пистолет, смотрит на дом.

Шикарный особняк. Два этажа, пристройки, все окружено симпатичными лужайками и группой беседок. Где-то журчит вода, но фонтана в темноте не видно.

Алекс обходит авто и подает руку.

— Идем, Ника, — я выбираюсь из машины, на меня налетает осенний ветер. Холодно. Обнимаю себя руками. У меня болит спина, ноги затекли, я с трудом иду. Беспредельщик, берет меня за руку, видя, что мне трудно, и помогает подняться по ступеням крыльца.

Как только попадаю в дом — опускаю глаза. Но успеваю заметить, что стены белые, а холл очень просторный. Пол дорогой и звонкий, в черно-белый рисунок, как огромная шахматная доска. Краем глаза замечаю, что в холле мы не одни — к нам вышел мужчина, но я боюсь поднять глаза.

— Отец у себя?

— В кабинете… — раздается голос, который я слышала по телефону.

Алекс ведет меня к лестнице. Ощущая враждебные взгляды, я жмусь к нему и кусаю губы, чтобы не заплакать. Это чужой дом, я чувствую давящую атмосферу. Когда Алекс заводит меня в кабинет, меня колотит.