— И чем вы заменяете секс? — спросил Дэвенпорт после долгого молчания.

Она чуть было не рассмеялась, но сдержалась, встала и взяла сумку.

— Лучше я пойду. Скажи мне, что ты поедешь в Нью-Йорк.

— Ответь на мой вопрос, — сказал Лукас и невольно придвинулся к ней.

Лили заметила это, почувствовала напряжение.

— Мы… ведем себя очень осторожно, — ответила она. — Он не может позволить себе слишком увлекаться.

Лукас вдруг почувствовал, что в груди у него все сжалось — возникло ощущение, похожее на гнев и ожидание одновременно. Между ними словно пробежал электрический разряд, и его голос неожиданно прозвучал хрипло:

— Ты никогда не любила осторожничать.

— О господи, Лукас… — пробормотала Лили.

Он подошел к ней совсем близко.

— Оттолкни меня.

— Лукас…

— Оттолкни меня, — повторил он. — И я отойду.

Она сделала шаг назад, уронила сумку. По тротуару застучали первые капли дождя. Женщина с собакой на поводке пробежала мимо дома.

Бросив взгляд на свою сумку, Лили повернулась на каблуках, схватилась за рукав Лукаса, чтобы сохранить равновесие, затем скинула туфли и шагнула в коридор, ведущий в ванную комнату. Лукас смотрел ей вслед. На полпути она обернулась, взглянула на него своими темными глазами и начала расстегивать блузку.

Позже она сказала, что их занятия любовью порой напоминают ей сражение. В них был привкус насилия, налет агрессии. Сначала партнеры пытались вести себя друг с другом нежно, но быстро обо всем забывали и начинали извиваться, метаться, изгибаться…

Ночью, когда гроза с ревом отправилась в Висконсин, Лили сидела на краю кровати в комнате, пахнущей потом и сексом. Она казалась усталой, но в уголках ее губ играла улыбка.

— Я такая мерзавка! — сказала она.

— О господи! — рассмеялся Лукас.

— Это правда, — проговорила Лили. — Не могу поверить. Я так долго была хорошей. Но мне это необходимо. Дело не в близости — в этом вопросе ты похож на медведя. Мне нужен секс. Нужно, чтобы меня имели. Правда, не могу поверить, что это я.

— Когда ты пришла сюда, ты знала, что переспишь со мной? — спросил Лукас.

Несколько мгновений Лили не шевелилась.

— Я думала, что это может произойти. Поэтому сначала поехала в отель и сняла номер. На случай, если мне кто-нибудь позвонит.

Он провел пальцем по ее позвоночнику, и она вздрогнула. Лили собиралась вернуться в отель на случай, если «кто-нибудь» позвонит…

— Тот парень, с которым ты спишь, он и есть «кто-нибудь»?

— Да.

— Что ты ему скажешь?

— Ничего. Я не хочу, чтобы он узнал. — Лили повернулась к нему. — И ты тоже ему ничего не говори, Дэвенпорт.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Лукас. — Разве я его когда-нибудь встречу?

— Его зовут Дик Кеннет. — В приглушенном свете спальни он заметил едва различимую грустную улыбку, снова появившуюся в уголках ее губ. — Он занимается делом Беккера.

Ранним утром Лукас шагал по Тридцать пятой улице, посасывая половинку апельсина. Он впитывал атмосферу Нью-Йорка: смотрел на лица и витрины, за которыми работники расставляли вешалки с новой одеждой, на спящих бездомных, завернувшихся в одеяла и похожих на выброшенные окурки.

Лимонная кислота покалывала язык и служила лекарством от почти бессонной ночи. Где-то посреди квартала Лукас остановился перед парковочным гаражом, оторвал остатки мякоти зубами и выбросил шкурку в видавшую виды урну.

Южный участок Мидтауна, расположенный на другой стороне улицы, отдаленно напоминал школьное здание пятидесятых годов где-нибудь на Среднем Западе, массивное, функциональное, слегка обветшавшее. Наискосок от входа стояли шесть полицейских автомобилей и мотороллер «кушман». Еще четыре машины пристроились во втором ряду чуть дальше по улице. Когда Лукас остановился около урны, чтобы выбросить остатки апельсина, к зданию подкатил серый «плимут». С пассажирского места вышел худой седовласый человек, сказал что-то водителю, рассмеялся и закрыл дверцу.

Дэвенпорт заметил, что мужчина не захлопнул ее, а осторожно прикрыл. Он поднял глаза, заметил Лукаса, взглянул на него пристальнее, а затем не спеша повернулся к зданию участка. Пальцы его левой руки скользнули под яркий галстук, и он рассеянно потер грудь в области сердца.

Лукас перебежал на другую сторону, огибая машины, и пошел за незнакомцем к входной двери. Лили говорила, что Кеннет высокий и седой, а еще постоянно держит руку у сердца — бессознательный жест…

— Вы Дик Кеннет? — спросил Дэвенпорт.

Мужчина повернулся, и Лукас заметил, что у него холодные, внимательные глаза.

— Да, — ответил мужчина, присмотрелся и уточнил: — Дэвенпорт? Я так и подумал, что это вы. Да, я Кеннет, — представился он, протягивая руку.

Он оказался на два дюйма выше Лукаса, но на двадцать фунтов легче. Волосы у него были чуть длиннее, чем обычно носят полицейские, а бежевый летний костюм сидел безупречно. Голубые глаза, ослепительно-белые зубы на фоне, казалось бы, вечного загара, классическая рубашка в голубую полоску и возмутительно яркий галстук делали его похожим на врача, играющего в скрэтч-гольф или в теннис в каком-нибудь дорогом клубе, худощавого, серьезного, сосредоточенного. Но под загаром угадывалась серая бледность, а под тонкой кожей резко выступали скулы. Лукас заметил шрамы — результат болезненных травм, какие боксер получает на ринге или полицейский на улице. Коп, любящий подраться.

— Лили кое-что мне о вас рассказала, — начал Лукас, когда они обменялись рукопожатием.

— Не верьте, — ухмыльнулся Кеннет.

— Господи, надеюсь, что это так, — сказал Лукас и уставился на галстук Кеннета, на котором была изображена полинезийка с обнаженной грудью, а на заднем плане красовалась еще одна женщина. — Красивый галстук.

— Гоген, — проговорил Кеннет, с гордостью взглянув на галстук.

— Что?

— Поль Гоген, французский художник.

— Я не знал, что он придумывал галстуки, — засомневался Лукас.

— Придумывал, вместе с Кристианом Диором, они как братья, — сообщил ему Кеннет и ослепительно улыбнулся.

Лукас кивнул. Они направились к двери, и Лукас ее придержал.

— Ненавижу, когда мне открывают дверь, — проворчал Кеннет, проходя внутрь.

— Да, но разве тебе хочется, чтобы на твоем надгробном камне было высечено: «Умер, открывая дверь»?

Кеннет рассмеялся. Это был легкий, открытый смех, который понравился Лукасу, но он подумал: «Берегись. Некоторые люди умеют заставить тебя испытывать к ним симпатию. Это талант».