Свенельд сидел, упираясь железными поручами в подлокотники, в том кресле-троне, где сиживала мать.

— Киев, — говорил он, — нужно как вражеский город брать! А для этого надо самим сильным сделаться! Далеко зашла ржавчина христианская — сразу не вытравишь.

Седые прямые волосы космами свисали из-под боярской шапки Свенельда. Из-под мохнатых по-стариковски бровей цепко глядели свинцовые глаза.

— Поставь им князя! Пущай радуются и ведают, что власть здесь — твоя.

— Кого ставить? — спросил Святослав.

— А кого они хотят — Ярополка. Раздели меж сыновьями державу, а сам властвуй над всеми.

— А Олега куща?

— Да всё равно! Хоть бы в Овруч! Сыновья не в тебя пошли — слабы!

— А Владимира? И он ведь мне сын!

— Этот другой! Этого нельзя в Киеве оставлять! Этот — волчонок. Ушли его подальше. Вон Новгород князя просит — ушли его туда...

Свенельд потянулся, и старые суставы его затрещали.

— И пусть Ярополку радуются... — сказал он.

— Ярополк руку Византии держать будет! — прохаживаясь по горнице и тяжко ступая по скрипучим половицам, сказал князь. — Я думаю, бабка его крестила тайно.

— Ну и что? Сила-то у тебя.

— А то! — сказал Святослав, придвигаясь к самому его лицу и дыша горячо, по-звериному. — А то, что усилься Ярополк — и ты предашь меня!

— С ума ты сошёл! — не сморгнув, ответил старый варяг. — Я с тобой от рождения твоего...

— Ну и что? — сказал Святослав. — Ты и князю Игорю служил с детства, а предал его.

— Хватит болтать! — прихлопнул ладонью по креслу старик. — Сколько можно глупость эту слышать!

— А может, и убил, — всё так же глядя ему в самое лицо, сказал Святослав. — Сказывают, князь в полюдье не с мужиками сермяжными, а с дружинниками какими-то ратился! Они его и убили, а уж древляне мёртвого разорвали.

У Свенельда задрожал бритый подбородок. Он хотел что-то возразить, но Святослав крикнул:

— Встань! Расселся тут! Это место матери моей! — Став спиной к Свенельду и глядя в растворенное теремное оконце, добавил: — И не мальчонка с тобой говорит, коим вы как хотели вертели! Ступай отсель и помни: кровь неотмщённой не бывает.

Свенельд поднялся и, понимая, что так беседу кончать нельзя — жить ведь и далее вместе, — привёл свой довод:

— Ежели я в смерти князя Янгвара повинен, что же боги мне до сих пор не отомстили? Чего они ждут?

— Терпят, пока ты при мне! А предашь, как многих предал, — тут месть и свершится!

Свенельд не нашёлся что сказать и вышел, громко топая по половицам. Святослав сел в кресло матери своей и уловил запах византийских благовоний и лекарств, которыми пользовалась немощная старуха. Он поднял глаза. Прямо на него из переднего угла смотрела с иконы женщина с испуганным ребёнком на руках.

И князь заскулил, как брошенный щенок...

* * *

Киев не принял Святослава, и, оставив на киевском столе сына, желанного киевлянина — Ярополка, он ускакал по июльской жаре к Дунаю. На бегство был похож его уход. Двое стариков, встреченные им по дороге, остались князем не узнаны. Да и трудно было узнать в двух каликах телохранителей княгини, навсегда снявших воинские доспехи и приобщившихся к братии монахов печорских. А они князя узнали и переглянулись, за долгие годы понимая друг друга без слов: «Либо князь Святослав не вернётся больше в Киев, либо придёт с такою грозою и мукою, что и Киев не устоит».

Куда гнал коней грозный князь Святослав? Куда, бряцая доспехами, в тучах пыли неслась отборная его малая дружина?

К Дунаю! Туда, где стояло войско князя, где командовали его воеводы Сфенкел, Икмор и Свенельд, сопровождавший князя в Киев, словно желая удостовериться, что Ольга действительно умерла.

Новую державу хотел создать Святослав. Война диктовала свои решения. Святослав фактически покорил всю Болгарию, но после переворота в Византии, где к власти пришёл Цимисхий, полководец его Варда Склир разбил соединённые отряды союзников Святослава — венгров и болгар — у Аркадиополя. Разбитые отряды венгров ушли домой, а болгары перестали доверять русам. Святослав направил зимою отряд в Македонию, но болгары восстали против него.

Святослав взял город Переяславец, посадил там Сфенкела, болгарина Колокира и царевича болгарского Бориса, а сам на границах Болгарии и земли славян-уличей в низовьях Дуная укрепился в Доростоле.

Здесь, на окраине земель, подвластных киевским русам, он мог бы основать новое языческое государство, даже если бы Болгария стала независимым государством. Стараясь укрепиться в новой отчизне, князь вёл бесконечные переговоры с красавцем и честолюбцем, великим дипломатом и полководцем Иоанном Цимисхием. Где было суровому и простодушному Святославу перехитрить грека! Он говорил с варяжской прямотой и грубостью, требуя дани. Так всегда поступали варяги, так вели себя на переговорах. Но время варягов прошло!

Всю зиму Цимисхий тянул время. То уступал в переговорах, то отказывался от уже данных обещаний, которые, кстати, для него ничего не значили. Он мог обмануть и предать кого угодно. Императором он стал потому, что в него влюбилась жена императора Никифора Фоки — императрица Феофано. Слуги императрицы под руководством Цимисхия проникли во дворец и зверски убили императора. Но первое, что сделал Цимисхий, став императором, — сослал Феофано и всех, кто помогал ему в заговоре. Раздал всё своё имущество земледельцам и прокажённым. Завоевал популярность в народе бесконечными праздниками и увеселениями, сместив под шумок всю администрацию императора Фоки.

Чему служил он? Почему так легко расставался с богатством, с любовью, со всем, ради чего готовы были умереть многие его современники? Его единственной, испепеляющей любовью была родина. Цимисхий любил Византию и ей служил всеми силами души, ума и тела. Он ненавидел врагов своей страны и ради победы над ними готов был на всё, что угодно.

Весной 971 года, как сообщают греческие хроники, Цимисхий неожиданно для прямодушного и жестокого Святослава начал против него поход. Триста кораблей с огнемётными машинами вошли в устье Дуная, пятнадцать тысяч пехоты и тринадцать тысяч конницы смели отряды русов и варягов, оборонявших проходы на Балканских перевалах, и после трёхдневной осады взяли Переяславец. Отчаянный Сфенкел с небольшим отрядом русов пробился к Святославу. Царевич Борис сдался грекам. Пасху, во всём православном торжестве, Цимисхий отпраздновал в отвоёванном у язычников Переяславце. После этого вся Болгария восстала против Святослава. Святослав, не имея конницы, остался в Доростоле.

Варяги и русы дрались с обычной для них храбростью и яростью. Они были так страшны и так умелы, что сам Цимисхий едва не погиб, но греков было больше. Никакие отчаянные подвиги не меняли общего положения. Погиб храбрец Икмор, погибли или умерли с голоду многие воины Святослава. Никогда князь не терпел такого сокрушительного поражения! Его мозг, как губка напитанный кровавыми картинами и местью, не мог примириться с поражением.