Мелисса принадлежала к их числу. С другой стороны, он подозревал, что она у многих людей выбивает почву из-под ног — по разным причинам.

Да успокоится он, грешник, с миром!..

У. Шекспир. Генрих VIII

(Перевод В. Томашевского)

Расхаживая по гостиной снятой им квартиры на площади Рассела, Профессор пытался решить свою дилемму. Задуманное им дело и без того было непростым — пусть и оправданным, — а теперь еще появилось новое осложнение, о котором он только что узнал. Проблема заключалась в том, что еретик Льюис связался с известным журналистом, и теперь, если появится хотя бы намек на нечистую игру, ситуация может сильно измениться. Маленький костер легко затоптать; большой — не погасят даже реки! А теперь по его следу идет журналист, а он не может терять ни минуты драгоценного времени.

Доктор Льюис горел желанием поведать миру свою безумную теорию и опубликовать новую книгу как можно быстрее. Ту самую, которая теперь находилась в руках Профессора. Последняя серьезная угроза для Имени возникла еще до его рождения, более века назад. Но с ней, как и всегда, успешно справились. Однако сейчас единственное, от чего он всеми силами оберегал великое Имя, самый худший сценарий из всех, удалось предотвратить только чудом. Но ему необходимо было выяснить, а пока сделать этого не удалось, каким образом Льюис пришел к таким ужасным и разрушительным выводам, не говоря уже о том, как мог решиться открыть их всему миру.

«Один костер выжигает другой, одна боль становится меньше перед лицом другой боли», — напомнил он себе.

Он не знал, что станет делать, если не сумеет ничего добиться. Он боялся, что так оно и будет. В конце концов, Льюис продержался почти неделю.

Из соседней комнаты послышалось приглушенное проклятье. Профессор вошел, включил свет и посмотрел на связанного, с кляпом во рту мужчину, который полулежал на диване, его твидовый пиджак был помят и порван, глаза горели яростью и презрением. Поколебавшись пару мгновений, Профессор подошел к нему.

— Есть хочешь? У меня в холодильнике сосиски.

Его пленник быстро закивал головой.

— Если я выну кляп, ты обещаешь, что не будешь кричать?

Новый быстрый кивок.

— Отлично, впрочем, я сомневаюсь, что тебя здесь кто-нибудь услышит, особенно учитывая твое состояние, — пожав плечами, заявил Профессор. — Кроме того, в этих старых домах прекрасная звукоизоляция.

Он вынул кляп, и его пленник закашлялся.

— Воды! — взмолился он.

Профессор прошаркал в маленькую кухоньку, которой не часто пользовались, чтобы достать из холодильника не слишком свежие сосиски и налить воды из-под крана.

— Знаешь, нам с тобой пришлось многое пережить, — проговорил он, складывая все на поднос. — И как сказал старый король: «Наши лучшие времена в прошлом. Махинации, коварства, плутовство и разрушительные беспорядки».[10]

В его голосе звучала печаль. С подносом в руках он возвратился в комнату.

— «Благородный верный Кент изгнан! Этим наносится оскорбление честности. Вот что странно!»[11]— резко ответил пленник, мрачно глядя на холодную еду.

Несмотря на тяжелое положение, Льюис не хотел поддаваться этому человеку и мириться с тем, что находится в его власти. Он с трудом подавил в себе желание броситься к подносу, который оставался вне пределов его досягаемости. Руки у него были по-прежнему связаны, и он изо всех сил боролся с отчаянием.

«Неужели это очередная изощренная пытка, придуманная врагом? — подумал он. — Или Профессор слишком занят своими мыслями и просто не заметил, что сделал?»

— Ты представляешь себя Кентом? Вряд ли это так. Скорее ты Гонерилья. Или Йорк, — заявил Профессор, в волнении расхаживая по гостиной.

— Послушайте, я сожалею, что не поблагодарил вас за ваш мизерный вклад, и все такое. Но где моя книга? — резко спросил Льюис. — Неужели вы действительно рассчитываете, что вам сойдет с рук то, что вы меня силой захватили, да еще совершили кражу?

— Кражу? Ты еще смеешь говорить о воровстве? — возмутился Профессор, засунул руку в карман, достал пистолет и, нахмурившись, уставился на него так, словно тот был предметом, которому здесь не место. Глаза Льюиса широко раскрылись. — Итак, сэр Предатель. Если не возражаешь, я хотел бы услышать имена тех, кто знает о твоей гипотезе и поддерживает ее.

Льюис с вызовом покачал головой.

— «Не каркай, черный ангел, нет у меня для тебя еды».[12]

— С меня достаточно.

Профессор подошел к нему и с яростью, удивившей его самого, ударил Льюиса в лицо рукоятью пистолета, потекла кровь.

— «Из ничего не выйдет ничего. Так объяснись».[13]

Ему потребовалось нанести лишь два удара, чтобы услышать имя.

«Проклятье, — подумал он, — еще один вонючий иностранец».

Льюис, в глаза которому текла кровь, заморгал и с ужасом уставился на своего мучителя, который снова принялся расхаживать по комнате, словно пытаясь заставить себя сделать нечто такое, о чем и подумать было страшно. Он слышал его тихое бормотание, постепенно набиравшее силу, и узнал строчки из «Короля Лира»:

Священным светом солнца,

И тайнами Гекаты, тьмой ночной,

И звездами, благодаря которым

Родимся мы и жить перестаем.

Клянусь, что всенародно отрекаюсь

От близости, отеческих забот

И кровного родства с тобой. Отныне

Ты мне навек чужая. Грубый скиф

Или дикарь, который пожирает

Свое потомство, будет мне милей,

Чем ты, былая дочь.

У Льюиса упало сердце, и он страшно побледнел.

— Неужели после стольких лет… — начал он.

Профессор посмотрел на него, и в его глазах появилась мольба.

— Почему ты совершил эту отвратительную вещь?

— Что? Написал правду?

— Чушь! Ты же знал, какой вред это причинит мне и всему, ради чего я работал. Неужели ты так меня ненавидишь? — В его словах появилась внутренняя сила.

— Нет! Ни в коей мере! Если честно, я не понимаю, почему вы принимаете происходящее на свой счет. Но я готов обсудить с вами мою книгу, если вы будете так добры, что развяжете мерзкую веревку и вспомните о здравом смысле.