руку. Женщины живо что-то обсуждали, периодически показывая жестами на испачканную стену дома. Слова «вандалы», «проучить» и «безобразие» слышались особенно хорошо в этом переливе высоких и дребезжаще-скрипучих нот.

Войдя в магазин и прихватив свободную пластиковую корзинку, Ропотов, отвыкший было от пеших походов по супермаркетам, вспомнил, что очень давно не был в этой самой близкой от его дома «Пятёрочке» и что всё ему здесь почти незнакомо. Как правило, продукты Ропотов покупал в гипермаркетах типа «Ашан» и «Лента»; делал он это, в основном, один, по дороге с работы или в какой-то из выходных дней, дополна забивая багажник своего «Соляриса» или же вполовину — багажник старенького джипа его жены, когда он был на нём. Этих продуктов у них хватало почти на неделю, а если что и заканчивалось раньше, Лена покупала сама, выходя из дома среди недели. Эту «Пятёрочку», в отличие от своего мужа, она хорошо знала.

Наполнив корзинку пряниками, конфетами, сыром, молоком и яйцами, а также банками фасоли и горошка, Ропотов встал в очередь в кассу. Перед ним стояло ещё человек пять. Ближайшие к нему: молодой человек, явно студент, и девушка, скорее всего, его хорошая знакомая, — негромко, но эмоционально обсуждали что-то такое, что сильно их волновало. И это явно не касалось их отношений. Прислушавшись, Ропотов понял, что предметом столь оживленной беседы были вчерашние события в Москве. Ребята обсуждали подробности ещё одного теракта, вероятно, того, о котором Ропотову говорила утром Лена.

Из разговора парня с девушкой следовало, что вчера ближе к вечеру почти на глазах этого парня произошло нападение на военную колонну в районе парка Сокольники, где он в тот момент был со своим другом. На этот раз никаких взрывов не было, зато по проезжавшим машинам с военными стреляли из автоматов. Одна машина, вероятно, потому, что её водителя убили или ранили, съехала с дороги и врезалась в столб освещения. От удара она перевернулась в кювет. Пострадавших и пытавшихся покинуть кузов солдат расстреливали из леса. Очевидно, что в лесу, который перерезал Ростокинский проезд, со стороны Лосиного острова колонну поджидала засада. Удалось ли задержать или уничтожить нападавших, ребята не знали, потому что они сразу же, при первых выстрелах убежали оттуда. Парень говорил, что они чудом остались целы, и что пули свистели у них над головами.

— Зачем же вас с друзьями понесло в такой-то мороз в лес? — не выдержал тут Ропотов и вмешался в разговор.

Парень, ему было лет восемнадцать, обернулся, оценивающе оглядел Ропотова с головы до ног и, в свою очередь, спросил того:

— А Вам чего до этого, Вы что, из полиции?

— Нет. Не из полиции. Интересно просто стало, не придумал ли ты это всё? — с ухмылкой произнёс Ропотов.

— Ну да, придумал! Что мне, больше делать, что ли, нечего? — возмутился парень. — У моего друга девушка там учится, на инязе, в Ростокино. Ходили с ним вместе её встречать. Заодно погуляли там… Чуть не нагуляли приключений на свою жопу, — здесь они оба: и парень, и девушка взорвались дружным смехом. Ропотову же явно было не до смеха.

Оплатив продукты на кассе, Алексей вышел из магазина и направился в сторону дома. Огляделся на всякий случай по сторонам, нет ли какой опасности. Тревожные мысли не покидали его всю дорогу.

«Вот тебе и ещё одно подтверждение слов, что произносил тот человек без маски из Интернета, — думал он, — понятно тогда, почему расстреляли «жигули» кавказца, есть у военных повод, значит, боятся всего вокруг».

«Как же холодно на улице!» — подумал Ропотов, поднимая свободной рукой воротник куртки, и тут же ускорил шаг.

Неожиданно для себя он услышал какой-то шум и увидел оживление впереди на пути. Это были крики нескольких взрослых мужчин и одного явно подростка. Ропотов сбавил скорость. Приглядевшись, он увидел, как ему навстречу трое полицейских тащат молодого мальчишку, без шапки и с оголённым животом, а тот упирается и что-то им дерзко высказывает, срываясь на крик. Четвертый полицейский, очевидно офицер, шёл впереди этой группы, держа в руке лёгкий на вид рюкзак, видимо, этого самого задержанного парня. Из полуоткрытого рюкзака раздавалось побрякивание пустых металлических банок. Поравнявшись с остановившемся в недоумении Ропотовым, он, нисколько не обращая на того внимания, развернулся и, остановившись, громко сказал парню:

— Сейчас ты нам быстро расскажешь, кто тебя надоумил на стенах писать гадость, и кто твои дружки.

Парень, который тоже остановился, вернее, остановились те трое, что его тащили, в ответ заголосил:

— Я ничего не знаю и ничего вам не скажу.

По лицу его текли слёзы, под носом была размазана кровь, а уголок рта, тоже в крови, медленно синел и опухал, видимо, после полученной зуботычины. Обе ладони парня, особенно правая, были выпачканы чёрной краской.

— Скажешь, скажешь, как миленький. Не такие говорили, — явно раздраженный и весь мокрый, сначала от преследования, а потом от возни с задержанным, сказал офицер. — Чуть руку о тебя не сломал, гадёныш.

С этими словами офицер стал внимательно разглядывать свой кулак, поворачивая его в разные стороны.

— А Вы что уставились? — вдруг обратился он к Ропотову.

— Я? Ничего, — произнес опешивший Ропотов, — а что он сделал, этот парень? — показал Алексей головой и взглядом на задержанного.

— Что-что сделал? — тут офицер посмотрел снова на свой кулак, зубы его при этом заскрежетали. — Портил общественное имущество, сопротивлялся при задержании, вот что. Проходите, давайте… Или, может, у Вас есть, что сказать по этому случаю? — посмотрел, судя по его погонам, старший лейтенант на Алексея, прищурясь.

— Да, нет, собственно, нечего сказать, — Ропотов перевёл взгляд от глаз лейтенанта себе под ноги и потихоньку начал движение, куда и шёл.

— Это не я! Отпустите! — закричал истошно парень.

— Веди его! — приказал подчинённым старший лейтенант.

Группа полицейских и парень продолжили путь к подъехавшей и остановившейся неподалёку полицейской машине. При виде машины парень стал ещё больше упираться и пытаться вырвать руки из цепких объятий стражей порядка. К месту шума стал стекаться народ. Люди, не понимая, что случилось, и откуда крики, выясняли друг у друга, что там, кто этот парень и что он натворил.

— Парень этот на стене краской писал, а полиция его поймала, — ответил Ропотов какой-то полуслепой бабушке, когда та цепко схватила его за руку со словами: «Что там, мил-человек, деиться-то?»

— Во, прально, буить знать теперичи, как озорничать, паршивец эдакий, — убежденная в своей правоте, закивала бабушка, отпуская руку Ропотова.

Ропотов ещё раз повернулся, чтобы посмотреть, как парня запихивают в машину, и в этот самый момент парень сумел вырвать