Во сне он дотрагивался до сосков рукой и говорил:

— Левый на месте… Правый на месте…

Потом раздвигал их в стороны и завершал осмотр:

— Средний тоже на месте! Все три!

Долгое время Таррейтал вообще считал, что у всех женщин на свете должно быть три груди.

Все кормилицы, питавшие принца в детстве, принадлежали к племени человеческих мутантов. Мужчины в этом племени ничем не отличались от остальных, а вот женщины… женщины все время рождались с тремя сосками!

Один год сменял другой год. Новое поколение приходило на смену старому поколению. Многое, спустя несколько тысячелетий после Смерти, менялось на земле, а вот девочки с тремя сосками на груди продолжали появляться на свет, что бы ни происходило во всем остальном мире.

Повзрослев и превратившись в женщин, они традиционно считались лучшими кормилицами во всей Южной Канде. Так что немудрено, что вельможные родители маленького Тарре всегда выбирали для него красавиц только из племени трехгрудых.

Так случилось, что в детстве сын правителя, маленький Вингмохавишну рос болезненным и чувствительным ребенком. Хвори и болячки постоянно преследовали наследника, и почти до шести лет он питался теплым сладким молоком, высасывая его прямо из груди своих кормилиц.

В этом сне, позабыв про все ужасы окружавшей его действительности, он перенесся в безоблачный мир своего детства. Ему казалось, что средний из трех сосков его любимой Зиелы Пчелоедки был снова зажат между губами, а руки держатся по привычке за два других, плотно обхватив их пальцами. Во сне привиделось, что в рот тонкой струйкой лилось немного приторное, немного кисловатое, но очень душистое молоко.

Сначала все было хорошо. Таррейтал даже едва слышно постанывал от удовольствия, но потом с недоумением стал замечать, что пышная грудь Зиелы отдаляется от него куда-то вглубь.

Он старался не отпускать средний сосок, зажатый между губами. Продвигал лицо все дальше и дальше, пока не оказалось, что вся голова тесно зажата плотью ее необъятной, безразмерной груди.

Тогда его охватила паника! Выхода не было, Таррейтал не мог двинуться ни вперед, ни назад! Лицо было облеплено теплой женской плотью так, что он не мог даже вздохнуть. К горлу подступило удушье. Он начал задыхаться и… проснулся с отчаянным кашлем.

Вингмохавишну пробудился и даже не сразу сообразил, что находится внутри темного душного убежища. Точнее это была замаскированная антресоль, тесный ящик, незаметно устроенный под потолком одной из комнат на одном из верхних этажей Небоскреба.

Еще год назад принц Таррейтал громко засмеялся бы, услышав, что в такой невзрачной коробке может спать взрослый человек. Но вот уже несколько суток ночлег тут находили, кроме него, не только аббат, но и квадратноголовый шут Кипис. В другом, точно таком же тайнике, расположенном под крышей здания, прятались Маскей, Парсонс и Уэлбек.

Проснувшись, юноша осторожно приподнял голову и осмотрелся, насколько это можно было сделать в полном мраке.

Наступало очередное безрадостное утро. Патер Фарсманс крепко спал слева от него на ворохе соломы, укрывшись толстым покрывалом. С правой стороны посапывал, как маленькая собачка, лысый Кипис.

Принца мучила жажда. Безумно хотелось пить… безумно…

Люди-крысы блокировали все подступы к воде. Все трое спрятавшихся тут, Таррейтал, аббат Фарсманс и шут, все они каждый день страшно страдали, изнывали от жажды. Лишь вечером, когда им удавалось обмануть сторожевые посты лемутов и проскользнуть на крышу, чтобы встретиться с Уэлбеком, Парсонсом и Маскеем, только тогда все могли напиться вдоволь росы из многочисленных луж, растекавшихся по кровле.

Вокруг Небоскреба, куда ни падал взгляд сверху, стояла вода. Высокое здание было безнадежно окружено серыми волнами Внутреннего моря. Глухой ночью, когда на Небоскреб опускалась черная тьма, они со священником осторожно налаживали каналы мысленной речи, связывавшие их с остальными, и потом выскальзывали из своей душной норы.

Сначала вылезали на крышу, чтобы досыта напиться воды, а потом, крадучись, передвигаясь шаг за шагом, проникали на чердак, чтобы привести всю конструкцию воздушного шара в полный порядок.

— Воздушный шар спасет нас!.. — возбужденно шептал Фарсманс каждый раз перед сном, когда они расставались, возвращались на антресоль и укладывались спать. — Подождите еще немного, и мы получим свободу!

Но подготовительной работы еще оставалось на пару дней. Оказалось, что просмоленные синтетические стропы были безнадежно запутаны еще несколько тысячелетий назад. Для того, чтобы разобраться с ними почти в полной темноте, требовалось немалое искусство.

Приходилось постоянно думать об осторожности. Многочисленные лемуты сновали по огромному зданию. Они посылали во тьму свои ментальные импульсы, надеясь обнаружить ответный всплеск, но аббат только смеялся над этими неуклюжими попытками.

— С такими примитивными импульсами справился бы любой малый ребенок, — усмехался патер. — Мы можем даже не думать об этом…

Он ставил непреодолимую телепатическую преграду. Под этой защитой можно было достаточно спокойно работать во тьме чердака над подготовкой воздушного шара.

Обычно они выходили только втроем, заранее договорившись, что не будут отлучаться по одиночке. Но в это раннее хмурое утро Таррейталу приснились кормилицы. Сначала они так обильно поили его питательным молоком, а потом все внезапно закончилось.

Он проснулся и понял, что умирает от жажды. Аббат и квадратноголовый шут крепко спали. Ждать, пока они пробудятся, Вингмохавишну уже не мог.

«Схожу быстро на крышу… — подумал он. — Ничего страшного не случится… Пока они будут досматривать утренние сны, я уже успею вернуться…»

Тихонько, стараясь не шуметь, он вытащил свое оружие, сбросил вниз канат, незаметно прикрепленный к краю антресоли и осторожно соскользнул вниз.

* * *

В длинном коридоре было почти темно. В полумрак уходили ряды дверей.

Лишь где-то впереди, у проходов, ведущих к лестнице на верхние этажи, горел один факел. Его колышущееся пламя отбрасывало жидкие лучи неверного света на закопченный потолок. Впереди никого не было видно, никто не появлялся. Таррейтал достиг лестницы в полном мраке, постоянно останавливаясь и прислушиваясь. Вокруг царила тишина.

На следующий этаж он взлетел по ступеням почти бесшумно, едва шурша рваной одеждой в гулкой тишине пролетов. Уныло завывал ветер, хозяйничавший в огромном многоэтажном здании и перекатывавший мусор, заполнивший коридоры. Холодные потоки свистели и гудели во всех щелях, отчего казалось, что весь Небоскреб наполнен заунывным протяжным пением.

На верхнем этаже по обеим сторонам коридора располагались многочисленные двери. За каждой была темнота. Молодой принц даже во мраке шел быстро, он прекрасно ориентировался в своем доме, но внимательно всматривался в полоски света, которые обязательно должны были бы выбиваться из дверных щелей, если бы внутри горел какой-нибудь свет.