Результат моего следственного эксперимента впечатлял. ПетрИльич в точности угадал все, что украли из несчастного «Домовенка». То ли онясновидящий, то ли в нем пропадает частный детектив уровня Шерлока Холмса. Влюбом случае в следующий раз нужно внимательно прислушиваться к егорассуждениям: старичок не так прост, как кажется.

Но прислушиваться к его суждениям мне как‑то нехотелось – этот самый Петр Ильич мне не очень нравился. Очень уж быстро онобаял мамулю. Интересно, что у них было раньше, как она выразилась, сто летназад? А может, я просто ревную? Только так можно объяснить их переглядывания уменя за спиной – мол, не будем препираться с капризным ребенком… Они непринимают меня всерьез, поняла я. Мамуля‑то давно уверилась, что ничегопутного из меня не выйдет. Я не желаю следовать ее советам, а она считает, чтоя делаю это из чистого упрямства. В глубине души мамуля знает, что ничего у меняне получится, и Петр Ильич помогает мне из чистого альтруизма, чтобы доставитьей удовольствие. Ладно, это мы еще посмотрим…

Как бы исхитриться и все‑таки пропихнуть статью вномер? Я включила принтер и вывела файл на печать. Всего‑то один листочектекста. Гюрза сидела в кабинете и изредка посылала сотрудникам оттудаубийственные взгляды. Ведь это извращение – находить удовольствие в ненавистидругих. Одно из двух: либо она знает, как мы ее ненавидим, и получает от этогофизическое наслаждение, либо считает подчиненных козявками и не замечает вупор. И еще неизвестно, что хуже!

Я поняла, что совершенно не боюсь Гюрзу.

На столе у Кап Капыча лежала моя распечатанная статья«Женщина и цветы». Осторожно оглянувшись на дверь кабинета, я подложилалисточек со статьей о смерти Алевтины Ивановны Фадеевой под «Цветы» и закрепиласкрепкой. Петя отдаст дамскую дребедень на проверку Гюрзе. Пускай же моя статьябудет у нее под рукой. Капля, как говорится, камень точит…

Кап Капыч собрался на кошачью выставку, чтобы отразить потомсие великое событие на своей дамской страничке. Для этой цели он выпросил дажефотографа – Витьку Колобкова. Витька приперся к нам в отдел страшно недовольный– еще бы, его, великого фотографа, заставляют снимать какое‑то семействокошачьих!

– Уж снизойди до нас, грешных, – посмеивался КапКапыч, – не все же в высших сферах витать. Очень ты гордый стал, Витенька!

– Не в том дело, – признался Витька, – у меняна кошачью шерсть аллергия, расчихаюсь потом…

– Так тебе и надо! – обрадовалась я, вспомнив, какиз‑за Витькиной жалобы меня выперли из отдела культуры. –Прочихаешься – меня вспомни.

Они все ушли, Гюрза тоже собралась обедать, а пока онабегала «на дорожку» в сортир, пришла девчушка и забрала все материалы взавтрашний номер, которые лежали у Гюрзы на столе, в том числе и «Женщину ицветы», которая никак завтра в номер пойти не могла. А ладно, сами тамразберутся, что к чему.

Гюрза позвонила кому‑то по телефону и умчаласьобедать. Я даже не повернула голову на звук хлопнувшей двери.

Антонов поправил перед зеркалом редеющие волосы и шагнул кдверям. Лика прижалась к нему напоследок телом, и он почувствовал ее всю сквозьсобственную одежду и ее легкий домашний халатик, под которым ничего не было.Его снова бросило в жар. Хоть опять возвращайся в спальню. Лика ощутила егопорыв и лукаво улыбнулась:

– Может быть, еще побудешь?

– Нет, мышонок! – Он поцеловал ее, обнял напрощание и отстранился. – Начальство ждет.

– Ты же сам большой начальник!

– На всякого большого начальника есть еще больший.

Антонов вышел из Ликиной квартиры легкий и звенящий, какструна. Эта девчонка вернула ему молодость, радость жизни. Она влила в его жилынебывалую энергию. Антонов встречался с ней третий месяц, и ему казалось, чтоон помолодел за эти месяцы на десять лет. Он понимал, конечно, что Лике нужнытолько его деньги и возможности, но это ничего не меняло. Ему тоже нужно былотолько ее тело, горячее и жадное тело двадцатилетней женщины, одновременно юнойи опытной. Он считал такой обмен честным.

Выйдя из подъезда, Антонов воровато огляделся.

Машина с шофером ждала его за углом. Конечно, это глупо:шофер надежен и неболтлив, но береженого, как говорится, Бог бережет…

И тут через дорогу к нему метнулась женская фигура.

О Господи! Только этого не хватало! С горящими глазами, всбитой на сторону итальянской шляпке, в расстегнутом норковом полушубке,раздувая ноздри, как скаковой конь на финише, к нему неслась законная супругаЗинаида.

– Козел! – вопила она издали. – Вот оно твоесовещание в Смольном! Вот куда ты таскаешься, старый кобель!

Зинаида тянула к нему свои полные руки с наманикюреннымикоготками, Антонов прикрывался от обезумевшей фурии тысячедолларовым кожанымпортфелем, думая, как он появится у мэра с расцарапанным лицом.

Зинаида вопила на всю улицу:

– Ты погляди на себя в зеркало, козлище! Тебе уже безмалого шестьдесят, кто на тебя посмотрит, кроме шлюхи, на которой пробы негдеставить! Ты, кобель старый, ты бы хоть о здоровье своем подумал! Да ты запоследние месяцы, как к этой шалаве таскаешься, прямо почернел весь, мешки подглазами, морда вся обвисла, как у шарпея! Ты же не сегодня‑завтрасдохнешь прямо на этой сучке! Вот ведь позору‑то будет! У, козлище!

Выкрикивая все это, Зинаида прыгала вокруг мужа, как собакавокруг медведя, пытаясь оттолкнуть портфель и вцепиться в глаза благоверному.

– Зина, Зина! – пытался увещевать Антоновразбушевавшуюся жену. – Зиночка, нельзя же так! Люди же вокруг, стыдно!Еще сфотографирует сволочь какая‑нибудь, потом не отмоешься!

– Стыдно? – с новой силой завопила Зинаида. –Теперь тебе стыдно? Надо было о стыде думать, когда к этой шлюхе таскался! Я донее доберусь, выцарапаю глазки поганые! Людей ему стыдно! Где тут люди‑то,пустая улица!

– Зина, Зина, постыдись, вон девушка смотрит!

В самом деле по улице к ним приближалась невысокаяграциозная девушка с по‑восточному немного раскосыми глазами. Красиваядевушка в длинном оливковом плаще с букетом хризантем в руках. Девушка неслабукет обеими руками, подняв его перед собой как щит, прикрывая белыми крупнымицветками нижнюю половину лица. Антонов скосил на нее глаза – ему было неловкоперед красивой незнакомой девушкой за свою взбесившуюся жену и вообще занелепость и неприличность этой ситуации: немолодой, представительный, хорошо одетыйчеловек отбивается портфелем от бешеных наскоков пятидесятилетней фурии… Насекунду он встретился с незнакомкой глазами, и ее взгляд удивил ИванаАндреевича. В этом взгляде не было ни ожидаемой насмешки, ни презрительногоудивления, ни даже легкого сочувствия.

Во взгляде девушки светился только холодный профессиональныйрасчет, как будто она перемножала в уме два десятизначных числа.