– Мы намерены раздавить славян и загнать их назад в их крысиные норы,– продолжал Гитлер,– Ленинград, Москва, Сталинград, Курск… на– звания на карте,– он снял карту, оставляя на ней красные отпечатки пальцев, и презрительно сбросил ее со стола.– Фридрих Великий никогда не думал о поражениях. Никогда о них не думал. У него были преданные генералы, это да. У него были люди, которые подчинялись приказам. Ни– когда в жизни я не видел такого своевольного неподчинения! Если они недовольны мною, почему бы им просто не приставить пистолет к моему виску?

Мартин ничего не сказал. Щеки Гитлера стали розоветь, а в глазах появились желтизна и влага – плохой признак.

– Я сказал, что мне нужны большие по мощности танки,– продолжал фюрер,– и ты знаешь, что я услышал в ответ? Да, более мощные танки сжигают больше горючего. Но что такое вся Россия, как не огромный бассейн бензина? Однако мои офицеры в ужасе пятятся от славян и отка– зываются воевать за жизнь Германии. На что мы можем надеяться в войне со славянами без горючего? Не говоря уже о воздушных налетах, уничто– жающих подшипниковые заводы. Ты знаешь, что они говорят на это? Мой фюрер – они всегда говорят «мой фюрер» таким голосом, от которого тошнит, как будто ты съел слишком много сладкого,– нашим зенитным орудиям нужно больше снарядов. Нашим тягачам, которые возят зенитные орудия, нужно больше горючего. Видишь, как работает их ум? – Он опять мигнул, и Мартин увидел, что они снова понимают друг друга, как будто зажегся холодный свет.– О, да. Ты был с нами на совещании в тот пол– день, так ведь?

– Да, мой… Да,– ответил он,– вчера в полдень,– он глянул на карманные часы: уже почти час тридцать.

Гитлер с отсутствующим видом кивнул. На нем был шитый халат каш– мирской шерсти, подарок Муссолини, и кожаные тапочки, и они с Борма– ном были одни в административном крыле берлинской штаб-квартиры. Он засмотрелся на свою работу – домики, составленные из неуверенных штрихов, пейзажи с неправильной перспективой – и воткнул кисть в чаш– ку с водой, глядя, как расплывается краска.

– В этом – предзнаменование,– сказал он,– в том, что я рисую волка, даже не зная этого. Это означает победу, Мартин. Полное и окончательное уничтожение врагов Рейха. Внутри и вне,– сказал он, многозначительно глянув на секретаря.

– Теперь вы должны узнать, мой фюрер, что никто не может отка– зать вам в вашей воле.

Гитлер, казалось, не слышал. Он был занят укладыванием красок и кистей в металлический ящик, который хранил запертым в сейфе.

– Каков мой распорядок на сегодня, Мартин?

– В восемь часов встреча за завтраком с полковником Блоком и доктором Гильдебрандом. Потом, с девяти до десяти тридцати, совещание Штаба. Фельдмаршалу Роммелю назначено на час ровно для краткого до– клада об укреплении Атлантической стены.

– А-а,– брови Гитлера опять поднялись,– Роммель. Появился нако– нец-то человек с четкими намерениями. Я простил ему Северную Африку. Теперь все прекрасно.

– Да, герр. Этим вечером в семь сорок мы в сопровождении фельд– маршала отправимся на самолете к победителю Нормандии,– продолжил Борман,– а потом в Роттердам.

– Роттердам,– Гитлер кивнул, укладывая коробку с красками в сейф.– Верю, что работы там идут, как запланировано. Это крайне важ– но.

– Да, герр. После дня, проведенного в Роттердаме, мы полетим на неделю в Бергоф.

– Бергоф? Ах, да, я забыл.– Гитлер улыбнулся, под глазами у него обозначились темные круги.

Бергоф, поместье Гитлера в Баварских Альпах, выше деревни Берх– тесгаден, было единственным истинным его домом с самого лета 1928 го– да. Это были места с целебным воздухом, несравненными живописными ви– дами и воспоминаниями, легко всплывающими в душе. И, конечно, Хели. Там он познакомился с Хели Рубаль, своей единственной настоящей любо– вью. Хели, дорогая Хели, с белокурыми волосами и смеющимися глазами. Зачем, дорогая Хели, ты пробила себе пулей сердце? Я любил тебя, Хе– ли, подумал он. Разве этого было мало? В Бергофе его будет ждать Ева, иногда, при каком-то совещании и когда волосы Евы зачесаны назад, Гитлер мог прищурить глаза и увидеть Хели, его потерянную любовь и племянницу двадцати трех лет, такой, как когда она покончила собой в 1931 году.

Голова у него заболела. Он посмотрел на календарь, открытый на месяце марте, среди беспорядка на своем столе.

– Время весны,– дошло до Гитлера.

Где-то за стеной, над затемненным Берлином, послышался вой. Волк! – подумал Гитлер, рот его в изумлении открылся. Нет, нет… Си– рена воздушного налета.

Вой нарастал до стона, больше ощущаемый, чем слышимый внутри стен имперской канцелярии. В отдалении слышались звуки разрыва бомбы, ухающий удар, словно бы чудовищный топор ударил по древесному стволу. Потом еще один, еще два, и пятый с шестым почти без интервала.

– Выясните, что там,– приказал Гитлер, на щеках его выступил хо– лодный пот.

Мартин схватил трубку телефона на столе и набрал номер.

Упали еще бомбы, грохот разрушений нарастал и изнурял. Пальцы Гитлера вцепились в край стола. Ему казалось, что бомбы падали к югу, возле аэропорта Темпельхоф. Не настолько близко, чтобы пугаться, но все же…

Удары и грохот отдаленных взрывов прекратились. Теперь остался только волчий вой противовоздушной сирены и других, вторивших ей.

– Бестолковый налет,– сказал Мартин после того, как переговорил с шефом безопасности Берлина,– несколько воронок на летном поле и по– дожжено несколько домиков. Бомбардировщики удалились.

– Проклятые свиньи! – встал, дрожа, Гитлер.– Всем им гореть в аду! А где же ночные истребители «Люфтваффе», когда они нужны? Ни один не проснулся? – Он шагнул к карте, показывавшей оборонительные сооружения, минные поля и бетонные бункеры на побережье Нормандии.– Благодарю судьбу, что есть Роммель. Черчилль и этот еврей Рузвельт собираются высадиться во Франции, и сделают это рано или поздно. Они получат теплый прием, не так ли?

Мартин согласился, что получат.

– А когда они пошлют свое пушечное мясо, то сами будут сидеть в Лондоне за полированными столами и пить английский чай и есть эти… как у них называются эти бисквиты?

– Рогалики,– сказал Мартин.

– Пить чай и есть рогалики,– продолжал распаляться Гитлер.– Но мы дадим им попробовать на зубок нечто особенное, так ведь, Мартин?

– Да, мой фюрер,– сказал Мартин.

Гитлер фыркнул и перешел к другой карте. Эта карта имела более конкретное значение: она показывала путь славянского вала, угрожавше– го перехлестнуть берег России и хлынуть в занятую немцами Польшу и Румынию. Маленькие красные кружочки показывали «котлы», в которые по– пались немецкие дивизии, медленно таявшие, каждая тысяч по пятнадцати человек.

– Мне нужны прямо вот здесь две бронедивизии,– Гитлер коснулся одного из узких мест, где в это время, в сотнях миль от Берлина, не– мецкие солдаты сражались насмерть против жестоких атак русских.– Я хочу, чтобы в течение суток они были уже там.