Вернее, по ее центральной части, которая была очищена от снега. Слева и справа занесенные палисадники, только столбики торчат из-под снега. Крыши домов тоже завалило толстым слоем. При ярком свете солнца эта белизна резала глаза. Во всех домах топились печи, пахло дымом, запах был родным и вкусным. Дошли до Сашиного дома.

— Ну что, будем расставаться?

— Увидишь наших, передавай привет.

— Увижу, передам.

— Может, придешь проводить?

— Не могу, Саня, завтра уезжаю на делянку. Так что пока, друг, может, когда и увидимся…

— У меня к тебе просьба, Вовка. Если нужно будет помочь моим при переезде, не откажи.

— Мог бы и не говорить. Куда же я денусь?

Пожав друг другу руки, они расстались.

Кончился отпуск. В последний день мать расстаралась: стряпала шаньги, пирожки, расстегаи и прочие вкусные сибирские лакомства. К обеду накрыли стол, пригласили соседей. Было много разговоров, напутствий, пожеланий. Только к вечеру они остались одни. Сестры, убрав со стола, убежали в клуб, туда привезли новую кинокартину. Мать смотрела на Сашу полными слез глазами.

— Ну чего ты, мама? — спрашивал Саша. — Отслужу в армии, приеду к тебе, и уже больше никогда не расстанемся.

— Спасибо тебе за эти слова. Вот, возьми от меня подарок. Он не совсем обычный, береги его, не потеряй.

— Ну что ты, мама.

Она подошла к шкатулке, открыла ее и достала железный крестик на цепочке.

— Когда тебя крестили, он был на тебе. Это твой оберег.

— Мама, как же мне его носить? Особенно в армии.

— Пусть он всегда будет с тобой.

— Хорошо.

Она подошла, аккуратно застегнула крошечный карабинчик, расправила цепочку, опустив крестик под майку.

— Ну вот, ничего и не видно.

Саша молчал. За окном быстро сгустились сумерки, и только белый снег отражал свет луны, холодной, как все вокруг. Он отошел от окна, сел за деревянный стол, накрытый белой скатертью с вышивкой. Сколько помнил себя, по всем праздничным и торжественным дням накрывалась на стол эта скатерть.

Он смотрел на милое, в морщинках лицо, с аккуратно уложенными седыми волосами, и чуть прищуренными, все понимающими глазами.

Цвет ее глаз совпадал с цветом темно-синего платья в белый горошек. Это было самое любимое мамино платье. Оно ловко сидело на ней, совсем не по-деревенски.

— Береги себя, сынок.

— Хорошо, мама, постараюсь. Только и ты себя береги. Желудок у тебя болит, надо врачу показаться…

— Иногда так внутри горит, будто там костер развели. У врача нашего я была, но надо ехать в районную больницу, или в областную. Может, там что-нибудь скажут?

— Мама, дай мне слово, что съездишь.

— Обязательно, сынок. Даю тебе слово.

Они еще долго смотрели друг на друга, ведя разговор об обычных делах. Затем мать постелила постель и, как в детстве, поцеловала голову сына, пожелав ему доброй ночи.

Глава IV

На призывной пункт Саша пришел рано. Около дверей никого не было. Он уже было подумал, что перепутал адрес. Подошел ближе к вывеске, прочитал. Нет, не ошибся. В это время подошел еще один паренек.

— Тут забирают в армию?

— Вроде тут.

— Тебя как звать?

— Саша.

— Меня Рома. Ты тоже в двадцатой команде?

— Не знаю.

— А что на повестке написано?

— Повестку забрали в военкомате.

— Ну, а я в двадцатой. Значит, поеду в Афган. Я это потому знаю, что мой двоюродный брат служил в Джелалабаде, в пехоте. Он мне много чего порассказывал…

— Но в Афган же берут добровольцев!

— Что, отказаться хочешь? Не получится, братан.

— Почему?

— По кочану. Выполнять интернациональный долг — обязанность каждого советского человека.

Саша с невольным уважением посмотрел на парня, который легко выговаривал трудные и длинные слова. Видимо, вылетали они у него не в первый раз, и вряд ли он понимал их точный смысл. Отвернувшись, Саша тихо сказал, словно бы невзначай:

— Я никому ничего не должен.

— Что ты сказал? — переспросил Роман.

— Что слышал, — ответил Саша.

— Да ладно, не обижайся. Может, вместе служить придется, — улыбаясь, Роман протянул руку. Саша пожал ее.

Часам к десяти набралось человек тридцать. Вышел полупьяный майор, зачитал список, посадил всех в автобус и отправил в аэропорт. Медкомиссии, которая всегда бывает перед отправкой в армию, не было. Саша проходил ее два года назад, тогда же получил и приписное свидетельство. Здесь никто их не смотрел, словно армейское начальство было уверено в их богатырском здоровье. Саша никаких дефектов у себя не знал, поэтому любая медкомиссия была для него лишней тратой времени.

До вечера просидели на военном аэродроме, в каком-то загаженном ангаре. Саша пристроился в уголке и сразу заснул. Он еще не мог понять, что с ним происходит, куда и зачем их везут, разговоры сверстников его мало интересовали. Многие парни были пьяными, они пили водку прямо из горла, не обращая внимания на сержантов. Пока они еще были гражданскими. Наконец, всех посадили в самолет, и тот почти сразу взлетел… В иллюминаторах было темно. Постепенно все успокоились. Кто-то завалился набок, кто-то откинул голову на подголовник. Дневная усталость и водка сделали свое дело: сон пришел к каждому.

Раннее утро Саша встретил в Алматы. Привезли в пересыльный пункт, накормили, выдали форму, сводили в баню и дали несколько часов, чтобы привести себя и форму в порядок.

На пересылке провели несколько дней, а затем опять дорога, поездом до Ферганы. Там ждала учебка. С первого дня молодых загрузили по полной. Сержанты были в основном из Западной Украины, их называли здесь «бендеровцами», конечно, за глаза. Пять месяцев жесточайшей муштры и унижений не прошли даром. После всевозможных марш-бросков, полевых разведок, стрельбищ, ежедневной строевой и физической подготовки, он стал совсем другим человеком: окреп физически и морально, научился выживать в мужском коллективе, замкнутом и жестоком.

Команды по шестнадцать человек готовили для Афгана. Что там творится, все знали, но без конкретики и деталей, хотя главное там было именно в деталях. Все верили в свою счастливую звезду и отцов-командиров. Ночью построили на плацу, никаких торжественных напутствий не было. Командир батареи каждому пожал руку и пожелал вернуться домой. Живым. Саше показалось, что у этого «железного» человека на глазах показались слезы.

Машины, самолеты, многочасовое сидение на аэродромах, и, наконец, Чирчик. Странное название, подумал Саша.

Привезли их на окраину, где находилась перевалочная база. Народ прибывал сюда со всех концов необъятной родины, однако вскоре весь обслуживающий личный состав базы улетел в Ашхабад для оказания помощи, там опять было землетрясение. За порядком следили несколько сержантов, но на них никто не обращал внимания. Каждый вечер появлялся майор, проводил поверку,