– Вы не спросили, к чему такая спешка?

– Я всего лишь врач-интерн, и мне вопросы задавать не полагается.

– На трупе есть синяки, гематомы?

– Синяков хватает. Ему сильно досталось перед смертью. Все лицо разбито.

– Ножевые раны? Следы удушения?

– Этого нет, – покачала головой врач. – Я осмотрела пострадавшего. Ножевых или пулевых ранений не наблюдается. Несмотря на все эти синяки и ссадины, я думаю, что смерть ненасильственная.

Она распахнула дверь ярко освещенного зала, летящей походкой прошла мимо пустых секционных столов к дальнему угловому столу и сдернула простыню. Радченко шагнул вперед, остановился и замер. Перед ним на гладкой мраморной поверхности стола лежал крупный мужчина лет пятидесяти. Физиономия распухла от побоев, на губах запеклась кровавая корка. К большому пальцу правой ноги привязана клеенчатая бирка, на которой химическим карандашом написали: «Николай Петрович Степанов. Предположительно – бродяга».

Девяткин вышел из последнего вагона электрички. Перрон был пуст. За платформой глубокий овраг и посадки сосен в три ряда, за ними снежное поле, граница которого сливалась с серым небом. По другую сторону насыпи уходила вдаль кирпичная стена, за ней – территория цементного завода.

Девяткин подумал, что экстрасенс Елена Белова живет слишком далеко от Москвы, да и место здесь не самое живописное. Он поставил на землю тощий портфель, вытащил из кармана кусок бумаги, на котором был нарисован план местности, и зашагал вдоль обочины дальше, размышляя о случившемся.

В составе оперативной бригады он был вызван в район Строгино. На берегу Москвы-реки, на задах спасательной станции, нашли расчлененный обезглавленный труп мужчины. Точнее, фрагменты тела, упакованные в пакеты и сложенные в огромный мешок. Пришлось заняться бумажной работой, исписать несколько страниц протокола. А потом накоротке переговорить с судебным экспертом, мрачным парнем, насквозь провонявшим формалином.

Эксперт сказал, что убийство, видимо, произошло недели три назад, где-то на квартире. Тело расфасовали по пакетам, сложили в мешок. Труп распиливали ножовкой, а не рубили топором. Значит, убийца человек опытный и осторожный, боялся потревожить соседей.

«Ищите голову, – посоветовал эксперт. – Без нее личность погибшего не установим». «Поищем», – неуверенно пообещал Девяткин. И подумал, что убойный отдел получил еще одно безнадежное дело, которое никогда не будет раскрыто.

Через полчаса, помахивая портфелем, он вышел на асфальтовую дорогу, прошел вдоль улицы, остановился у нужного дома и, поднявшись на крыльцо, постучал в дверь портфелем. Послышались шаги, тихие ругательства. Наконец упала цепочка, щелкнул замок, дверь чуть приоткрылась.

– Кого еще черти принесли? – спросил из темноты хриплый голос. Мужчина, не дожидаясь ответа, выдал порцию отборной брани, закашлялся и добавил: – Я как раз хотел ружье зарядить, проверить, не сырой ли порох, и тут ты нарисовался… Вовремя.

– На себе проверь, олух. – Девяткин с силой пнул ногой дверь и вошел в полутемную прихожую. – Я из полиции.

– Прошу прощения, гражданин начальник, не разглядел спросонья, что начальство пожаловало. Завтра мне в рейс. Отсыпаюсь. Да, такие дела шоферские…

Девяткин снял кепку и посмотрел на отражение в тусклом зеркале. Борис Панкратов, сожитель Беловой, стоял навытяжку, по-солдатски выпятив богатырскую грудь.

– Вы по делу пожаловали? Или как?

– Ты вот что, Боря… Отставь свои умные вопросы. Исчезни из дома часа на полтора. У нас с твоей подругой разговор серьезный. А ты прогуляйся, воздухом подыши…

Боря исчез в темноте коридора, а из кухни вышла женщина лет сорока, одетая в пестрое ситцевое платье в цветочек и жилетку, сшитую из кроличьих шкурок. Светлые волосы зачесаны на затылок, лицо можно назвать приятным, даже красивым, если бы не печать усталости и ускользающий взгляд светлых глаз. Равнодушных и пустых.

– Вы – Юрий Иванович? – спросила она.

– Он самый, – покашлял в кулак Девяткин.

– Проходите в комнату. Сейчас я горячего чая принесу с клубничным вареньем. Любите?

Гость хотел из деликатности отказаться, но передумал.

Девяткин выложил из портфеля пластиковый альбом, где рядом с фотографиями Джейн воткнули снимки ее отца, крупного предпринимателя из Чикаго, и шестилетней дочки Кристины. На край стола легла тонкая папка, хранившая несколько страниц печатного текста: подробное описание похищения Майси. Весь тот несчастливый день, расписанный по минутам. Сверху еще три страницы, сколотые скрепкой: краткая биография американки, справка из московского представительства компании «Хьюз и Голдсмит» о работе, которой она занималась в России.

Хозяйка сидела за столом напротив Девяткина и молча наблюдала за гостем, отметив, что тот чем-то раздражен. Наверное, думает, что напрасно потерял время, притащившись сюда, а со временем и у него туго. Потом придвинула к себе бумаги, внимательно посмотрела на фотографию Джейн и спросила:

– Эта женщина – ваша добрая знакомая? Старая подруга, да?

– Разве вы не умеете читать чужие мысли? – удивился Девяткин. – Странно. Я почему-то думал, что это для вас – как семечки щелкать.

– Зачем читать чужие мысли, если можно просто спросить?

– Джейн мне не подруга, – покашлял в кулак Девяткин. – Мы познакомились около года назад. Тогда она была в Москве в краткосрочной командировке, занималась аудитом большой коммерческой фирмы. Уехала по делам в Таджикистан и там пропала. Ни звонков, ни писем. Ее американское начальство серьезно забеспокоилось… Но Джейн нашлась. Ей помог выбраться из переделки один юрист. Ну, это длинная история. Она хороший человек и собой недурна. Но у нее есть большой изъян: притягивает к себе неприятности, как магнит железо. В тот раз я посоветовал ей больше не возвращаться в Россию. Она не послушалась.

– А по вашей линии хоть что-то есть? Свидетели, улики?

– Почти ничего. Кроме трех граждан. Они видели непосредственно момент похищения. С их помощью мы составили портрет предполагаемых преступников. Это лучше, чем ничего. Но далеко мои изыскания не продвинулись.

– Что-то еще?

– Ну, Майси прожила в Москве более месяца. Угроз в ее адрес не поступало, иначе она рассказала бы об этом начальству или обратилась бы в полицию…

Загрохотал засов железной двери, вспыхнула под потолком лампочка. В комнату вошел знакомый Джейн молодой человек со шрамами на лице. Он бросил на кровать резиновые сапоги с короткими голенищами, пару шерстяных носок, свитер и старую куртку с чужого плеча. Через пять минут Сапог и Палыч вывели закованную в наручники Джейн в коридор, длинный и темный. Первым в полумраке прокладывал путь Сапог. Он тяжело пыхтел и шепотом матерился. Остановился, чтобы прикурить сигарету, взглянул на Джейн и сказал: