– Есть нестыковки, – отвечал Маркус. – Начиная с обуви…

– С какой еще обуви?

Пенитенциарий опустил взгляд на белые парусиновые туфли у себя на ногах:

– Сегодня утром я очнулся в Туллиануме. Голый, в наручниках. Кто-то бросил меня туда, чтобы уморить голодом. Единственное, чем меня накормили, был ключ от наручников. Я выблевал его и только так сумел освободиться. Несколько часов до пробуждения выпали у меня из памяти: не знаю, что я такое сделал и кто решил покарать меня подобным способом. Главное – не знаю, чем я это заслужил. Какая-то черная дыра.

– Но при чем здесь обувь?

– Я нашел эти туфли рядом с моей одеждой. Не знаю, откуда они взялись. Но у Горды в шкафу стояли такие же.

– Сколько человек могут носить такие же туфли? Почему ты решил, что это не случайность?

– Вот почему… – Маркус вынул из внутреннего кармана пиджака газету с заметкой об исчезновении маленького Тоби Фрая, которое имело место 23 мая девять лет назад. Протянул ее Корнелиусу, и тот вгляделся в текст. – Не знаю, зачем епископ хранил эту старую газету. Но это – второе совпадение с тем, что произошло в Туллиануме. Действительно, одевшись, я обнаружил у себя в кармане листок, вырванный из записной книжки. Там было сообщение, написанное моим почерком: «Найди Тоби Фрая».

Корнелиус вернул Маркусу газету. Потом, заложив руки за спину, принялся шагать по келье.

– Ребенок, пропавший девять лет назад, белые парусиновые туфли, Туллианум, епископ, умерший при нелепых обстоятельствах, твоя кратковременная амнезия… – Закончив перечень, он снова повернулся к Маркусу. – Если я помогу тебе, то что получу взамен? Какой будет награда?

Пенитенциарий ждал этого вопроса.

– Скажи, чего ты хочешь.

Корнелиус умолк, с увлечением обдумывая предложение.

– Книгу.

– Согласен.

Ван Бурен не мог поверить в свою удачу.

– Но не первую попавшуюся. Книга, которую я хочу, находится в Ангелической библиотеке. Это инкунабула. Historia naturalis[7] Плиния Старшего, переведенная гуманистом Кристофоро Ландино. Манускрипт предназначался для Фердинанда Первого Арагонского, короля Неаполя. Он содержит великолепные миниатюры.

Пока Ван Бурен описывал книгу, глаза у него блестели: ни дать ни взять жаждущий перед источником знания.

– Ты ее получишь, – заверил пенитенциарий.

– А что скажет Эрриага?

– Пускай утрется, – прозвучал короткий ответ.

Во время предыдущих визитов Маркус всегда держался отстраненно. Дистанция служила не только для того, чтобы не забыть, кто перед ним, но и для того, чтобы непредвзято рассуждать на темы, которых они касались в своих беседах. Они заключили между собой молчаливый пакт: никто не должен выходить за определенный предел и вступать на чужую территорию. Им никогда не стать друзьями, тем более задушевными. Встречи с Маркусом служили для Корнелиуса развлечением среди мучительной рутины его существования. Пенитенциарий знал, что узник ни за что бы от них не отказался. Поэтому вплоть до сегодняшнего дня вовсе не нужно было предлагать ему что-либо в обмен на помощь. Более того, в этот раз Ван Бурен сыграл на опережение, первым попросив награды. Наверное, догадался, что ставки высоки.

– Хорошо, я помогу тебе, – согласился Ван Бурен. – Но при одном условии: ты должен рассказать мне все. Если попробуешь что-то утаить, я сразу пойму.

– От тебя требуется то же, – откликнулся Маркус. Договор был заключен. – О чем говорит тебе эта история?

Корнелиус пребывал в замешательстве:

– Сам не знаю… В нашем распоряжении слишком много деталей – слишком много странностей. Делать выводы рискованно.

– Думаю, это обрывки утраченных воспоминаний. Если я сложу их вместе, то пойму, что я забыл и почему.

Ван Бурен покачал головой:

– Мне жаль, но не думаю, чтобы из этого что-то вышло. Сначала нужно все расставить по своим местам… Начнем с того, что сейчас происходит в городе.

Маркус умолк. Корнелиус никак не мог узнать о блэкауте.

– Что тебе об этом известно? – спросил он через какое-то время.

– В Древнем Риме авгуры толковали волю богов по полету птиц… Я проделал то же самое и определил, что нам грозит серьезная опасность.

– У тебя даже окна нет, – заметил пенитенциарий.

– Я вовсе не смеюсь над тобой, – успокоил его Ван Бурен. – Обзор у меня ограничен, но слух по-прежнему остер. Сегодня на рассвете шел дождь. Но я слышал шелест крыльев – летели сотни и сотни птиц. Птицы не летают под дождем. Значит, их определенно что-то испугало.

– Тишина, – сказал Маркус, вспомнив о черных птицах в лесу. – Внезапно наступившая тишина сбила их с толку.

Корнелиус был явно доволен тем, что его умозаключение оказалось правильным.

– Только природный катаклизм или внезапная эпидемия могут заставить город погрузиться в молчание.

– Или отключение электричества на двадцать четыре часа.

Похоже, Корнелиус удивился.

– Стало быть, Рим на протяжении суток будет испытывать то, чему я подвергаюсь уже двадцать три года.

– Полагаю, так оно и есть. Но коль скоро ты это узнал, скажи, для чего служит эта информация, – отрезал Маркус.

Старик присел на койку: тело, утомленное жизнью в заточении, требовало отдыха.

– Лев Десятый…

– Что? – не расслышал Маркус.

– В тысяча пятьсот тринадцатом году четвертый сын Лоренцо Медичи взошел на престол святого Петра под именем Льва Десятого. Его произвели в кардиналы втайне, когда ему было всего тринадцать лет.

– Папа, на которого нападал Лютер, – припомнил Маркус. – Понтифик, разрешивший продажу индульгенций. – По этой причине он также оказался врагом пенитенциариев и Судилища душ.

– Верно, однако он также содействовал примирению. Спас жизнь Макиавелли, окружил себя такими художниками, как Рафаэль. В нем сосуществовали две натуры, часто вступая между собой в конфликт, как, впрочем, и во всех людях.

– Как это связано с тем, что происходит сейчас?

– Лев Десятый выпустил буллу. Распорядился, чтобы Рим «никогда, никогда, никогда» не оставался во тьме. Чтобы подчеркнуть важность указания, повторил слово «никогда» трижды.

– Но зачем было нужно такое распоряжение? Что во тьме над Римом так пугало папу?

– Никто этого так и не узнал. Но Лев Десятый через девять дней умер, возможно от яда.

Маркус знал, что пап убивали и до и после. В Церкви в ходе борьбы за власть стороны нередко прибегали к крайним мерам. Действующий понтифик прислушивался к советам Горды, епископ был видной фигурой.