Стоило мне въехать на парковку поликлиники и, от предвкушения наших с Хьюи разговоров, я в мгновение ока становилась другим человеком. Стоило же мне покинуть парковку, и я вновь становилась той версией себя, благодаря которой выжила в сложное для себя и, к счастью, минувшее десятилетие. Впрочем, вскоре чрезмерное любопытство социума отобрало у меня даже “парковочное” настроение, резко обрезав его сначала до границ поликлиники, а после и вовсе до единственного этажа. Опасаясь того, что скоро придётся довольствоваться одной лишь палатой, я, сидя напротив Хьюи, молча читала очередную громкую статью в газете, которую Хьюи успел затереть до дыр прежде, чем я успела сменить Айрис (Пандора с ней сегодня не пришла – во время проливных дождей у неё случались внушительные скачки́ давления).

“Молодой человек вышел из комы спустя десять лет”, – вот так вот лаконично звучала уже пятая за две недели статья о Хьюи Грэхэме, на сей раз опубликованная одним из крупнейших издательств Лондона.

Я внимательно посмотрела на Хьюи.

– Тебе следует почитать что-то более… Интересное. Ты ведь любишь Толкиена, может быть тебе принести книгу?

– Всего Толкиена я прочёл за неделю до того, как впал в кому. До сих пор кажется, будто читал его только вчера, – мимолетно усмехнулся он. За прошедшие две недели он научился говорить без остановок и теперь общался не хуже, чем человек, не имеющий ни малейшего понятия о коме. Подобный прогресс заставлял меня замирать от страха перед тем, что через какое-то время нам будет выставлен счёт за подобные успехи. Впрочем, это были лишь пустые переживания – просто я привыкла ожидать худшего. – Да и потом, – продолжал Хьюи, – я ещё не дочитал Харпер Ли, которую папа принёс мне позавчера, и ещё даже не приступал к разбору кубика рубика Жасмин. Не переживай, с развитием у меня всё более-менее под контролем. По крайней мере я тружусь в этом направлении больше, чем сплю.

– Кстати обо сне, – сдвинула брови я. – Доктор Аддерли говорит, что ты недостаточно много спишь. У тебя бессонница?

– Я не знаю, – пожал плечами брат. – Мне хватает пяти часов в сутки. Может быть я просто выспался за эти десять лет, – вновь улыбнулся он.

Я улыбнулась ему в ответ и вновь задумалась о ситуации с прессой. Медперсонал пока что не начал сливать важную информацию, но она уже начинала просачиваться, а значит скоро в палату к Хьюи может заявится какая-нибудь эксцентричная блондинка с бестактным вопросом наподобии: “И каково это – проспать полжизни?”. Эта блондинка, кстати, караулила меня сегодня у ресепшена, но я вовремя развернулась и отправилась к Хьюи другим путём. За то время, которое я провела в этой клинике на реабилитации после аварии, я выучила едва ли не все возможные и невозможные закоулки этого холодного здания.

Итак, мне нужно было срочно придумать, как уберечь Хьюи от верно приближающегося к нему стресса. Впрочем, рядом с ним с девяти утра до десяти вечера всегда был кто-то из близких, а по ночам несли караул доброжелательные медсёстры, но ведь у папарацци напрочь отбито чувство такта – они могут нагрянуть и в неустановленное для посещений время.

– Таша, – взмахнул перед моими глазами рукой Хьюи. – Прекрати так сосредоточенно думать. А-то состаришься быстрее. Я и так выгляжу на пять лет моложе тебя, не хватало ещё пару лет прибавить к этому ужасному числу, и всё из-за твоей привычки усердно ворочать мозгами. – с тех пор, как Хьюи проснулся, он улыбался чаще, чем я за последнее десятилетие своей серой жизни. – Пошли лучше прокатишь меня с ветерком. Только с тобой я могу надеяться на то, что однажды мы всё-таки собьём с ног доктора Аддерли.

– Ещё пара недель и ты уже сам сможешь ходить. Вот тогда-то ты его и собьёшь, – криво ухмыльнулась я

– Нет, нужно действовать пока я ещё “на колесах”, – весело улыбался Хьюи. – Давай же, подкати ко мне моего железного коня.

Как только мы оказались в коридоре, Хьюи сразу же принялся катить своё кресло самостоятельно. И хотя у него всё ещё недоставало сил на “скоростную езду”, благодаря ежедневной двухчасовой зарядке по утрам и послеобеденной пятичасовой гимнастике, он уже вполне уверенно мог без посторонней помощи, благодаря активной работе собственных рук, прокатиться по коридору и обратно к своей палате.

– И что же, теперь на нашей и без того забытой улице появился ещё один заколоченный дом? – прокатившись круг, мы остановились в “кармане”, расположенном справа от палаты Хьюи, в котором было установлено два диванчика и три горшка с внушительными живыми деревьями. – Даже не верится, что Фултонов больше нет. Ведь наша улица невообразима без их ворчания. Помнишь, как однажды миссис Моуди бросила газетой в Энтони, который на лето устроился разносчиком прессы?

– За то, что он не в тот отдел почтового ящика бросил журнал “Садовые чары”, – криво ухмыльнулась я, запустив руки в карманы.

– И как мистер Марвин словил Джереми и едва не отодрал ему уши за то, что он отобрал у их собаки теннисный мяч, который принадлежал нашей таксе и который уже неделю находился в пользовании их бульдога.

– Свирепый бульдог загнулся от старости спустя неделю, после чего чета Фултонов всерьёз решила, будто в этом наша вина и пёс помер от грусти по теннисному мячу, – ещё шире заулыбалась я. – Да уж… – поджав губы, грустно выдохнула я. – Сейчас окна их дома заколочены. Мистер Фултон попросил об этом мистера Гутмана… После смерти миссис Моуди, мистера Марвина забрал к себе их единственный сын. Помнишь его? Он приезжал к ним пару раз на своём бордовом обшарпанном пикапе.

– Да, помню… Бритоголовый весёлый мужчина, совсем не похожий на своих ворчливых родителей. У него ведь есть дочь?

– Две дочери, если я не ошибаюсь…

Мы немного помолчали.

– Выходит, на нашей улице осталось всего три дома? Дом мистера Гутмана, наш дом и та небольшая хибарка, которую ты делишь с её хозяйкой и Нат?

– В последнее время почти не делю. Коко всё чаще остаётся у Олафа, Нат вообще стала приходить только в гости, без ночёвки… Кстати, на нашей улице есть ещё один жилой дом. Тот, что напротив дома Генри.

– Там раньше жила большая семья, но они уехали едва нам исполнилось два года. Неужели теперь там кто-то живёт? Сколько себя помню, этот дом был заколоченным.

– Помнишь Даррена Рассела, одноклассника Пенни, и сексопильную Паулу Андерсон, с которой он начал встречаться в старших классах? Они так и не расстались. Почти сразу после того, как Паула окончила школу, они поженились. Закончив университет в Лондоне Даррен вернулся обратно в город, устроился тренером в зал Руперта, а Паула стала мастером по маникюру. Около семи лет назад они выкупили этот дом и отреставрировали его так, будто он никогда и заброшенным не был. Кстати, у них трое детей.

– Трое?! – удивился Хьюи. – Но ведь Даррену всего двадцать восемь лет, а Паула всего на год младше него!

– И это не самое удивительное, – ухмыльнулась в ответ я. – Все три девочки погодки – пять, четыре и три года. Кармелита, Бенита и Мерседес, – загибала пальцы я. – Первые две девочки с цветом кожи молочного шоколада, а последняя беленькая, словно тот зефир, который Амелия привезла нам однажды из России.