или крик ночной птицы леденят душу. Сердце срывается в пропасть, замирает, и, когда кажется, что от страха оно уже не будет биться никогда, внезапно подскакивает к горлу, пытаясь вырваться наружу. Липкий ужас вползает за воротник и, волосы на голове встают дыбом от ожидания прикосновения того, кто все время прячется за спиной. Он уже давно крадется за тобой. Ты слышишь мягкие вторящие твоей походке шаги. Останавливаешься, замираешь на месте, ожидая услышать запоздалый шажок или хотя бы шорох. Но мертвая тишина вокруг. Мертвая… Тишина до боли давит на уши. Понимаешь, что ты здесь, вдали от дома, от людей совсем один, маленький, беззащитный. И если что случится, никто не придет на помощь… Эта мысль толкает тебя вперед. Возобновляешь движение, подгоняемый новым страхом, но опять слышишь шаги за спиной. Дыхание учащается. Лоб покрывается испариной. Пальцы, сжимающие рукоять ножа, немеют от напряжения… Шаги все ближе. Вот сейчас, сейчас он положит свою тяжелую руку на твое дрожащее плечо и… Ты выхватываешь нож из-за пояса и стремительно оборачиваешься, но лезвие рассекает пустоту. Подслеповато щурясь в свете высоко поднятого фонаря, вглядываешься в темноту. Но тщетно. Никого. Неужели он все же успел отскочить назад, растворясь во мраке, недосягаемом для фонаря? Или спрятался за камнем? Да, так и есть. Вон двигается тень. Осторожно начинаешь подходить к камню, обходишь его, и только тут понимаешь, что тень меняла форму от твоего же фонаря. Вновь пару минут напряженно слушаешь звенящую тишину, затем продолжаешь путь. И вот, когда почти готов посмеяться над своими страхами, внезапный шорох бьет наотмашь по ушам, а съежившийся уже было холодок под ложечкой мгновенно вырастает в безразмерный ужас и душит тебя, перехватив горло ледяным спазмом. В панике начинаешь кружиться на месте, пытаясь зацепиться хотя бы краем глаза за преследователя. Но он неуловим, всегда опережая тебя. Он сильнее тебя! Нет, он всесилен!!! Он уже подчинил твой разум и управляет тобой.

Остатками рушащегося сознания понимаешь, что этот кошмар вечен. Ты никогда не сможешь посмотреть себе между лопаток, не свернув шею. Ты бессилен что-либо сделать. Тебе никогда не одолеть этот захребетный ужас, не сбросить Захребетника…

«Захребетник!» — вспомнил Никос рассказ отца.

* * *

«Пять лет назад у Вийома Кабасаса пропала корова. Днем паслась на лугу, а вечером ее уже не было. Всполошился, засуетился Вийом. Еще бы! Кормилицы нету. Чем поить детей? На что жить? И хоть дело было к вечеру, тут же отправился на поиски. За час обежал всю деревню — может, к соседям прибилась, приблудная? Еще три часа искал на соседних лугах — может, выбирала траву посочнее и увлеклась? Ни коровы, ни ее следов. И только ближе к ночи у камней за ручьем нашел Вийом колокольчик своей коровы и рядом оборвавшуюся веревку. По всему выходило, что в горы подалась рогатая.

Что ее туда потащило, никто ума приложить не мог. Но делать нечего. Мигом обернулся Вийом до деревни и обратно за фонарем с ножом и, на заходе солнца уже шагал в горы, торопясь, пока не съели кормилицу волки, пока не оступилась она на горной тропе…

Два дня Кабасас не возвращался. На третий луговчане засобирались на поиски пропавшего. Решили разбиться на две группы. Я, как староста, возглавил первую. Со мной пошли семь луговчан: самый старший из пастухов, мудрый Джузеппе Липпи, его сыновья — близнецы Паоло и Пьетро, сыровар Федерико Броди со свои юным работником Антуаном, охотник Жан Труссо и винодел Виктор Далонье.

Два дня искали безрезультатно. И только к середине третьего увидели Вийома на краю Овечьего обрыва. Он исхудал. Глаза на небритом лице безумно блестели. На покусанных губах выступала розовая пена. Рубашка на спине была порвана. Кожа на шее под волосами и ниже — на спине между лопаток была расцарапана в кровь. Не останавливаясь, он крутился на месте, заламывая руки за голову и выкрикивая что-то нечленораздельное.

— Был пропавший, стал пропащий… Эх, — вздохнул старый Джузеппе и покачал головой.

— Что это с ним? — спросил Антуан, самый юный в группе.

— Захребетник.

— Что?!

— Не что, а кто! Захребетник оседлал его. Теперь дело конченное. Он не отпустит Вийома.

— Да о ком вы говорите? Я никого не вижу!

— И не увидишь. Никто никогда его не видел и не увидит… Но он есть.

— Да с чего вы взяли?! — изумлялся Антуан.

— Глаза разуй и посмотри на Вийома! — Джузеппе начинал сердиться.

Бедняга продолжал с визгом вертеться волчком, полосуя ногтями кожу на загривке. Казалось, он пытался снять кого-то невидимого, сидящего на спине, но никак не мог дотянуться.

— Неужели ему нельзя никак помочь? — пробормотал потрясенный Антуан. Ему хотелось прервать безумный танец, вывести несчастного из этого состояния, вернуть к жизни.

— Эй, Вийом! Это я, Антуан! Мы здесь!!! — закричал юноша и замахал руками.

Кабасас вздрогнул всем телом, как от прикосновения, неловко повернулся, испуганно оглядываясь на крик, и оступился. Еще несколько секунд он балансировал на краю обрыва, пытаясь удержать равновесие, но затем сорвался в пропасть. Казалось, что в последнюю секунду он улыбнулся.

— Как… Как глупо… Чего он испугался? — подавленно пролепетал Антуан.

— Думаешь, это он со страху? — съязвил сварливый Федерико.

— Со страху или нет, мы уже не узнаем, — отрубил Джузеппе, стрельнув глазами в Федерико. — Но я знаю одно: если тебя одолел Захребетник, убить его можно только вместе с собой.

— Значит, он победил свой страх? — попытался уточнить юноша.

Все промолчали»…

— Запомни, сынок, — подводя итог, молвил Коста. — Никакого Захребетника нет. Есть только страх. Простой страх, рожденный человеческой фантазией. Вийом конечно трусом не был, но и особой храбростью никогда не выделялся. А тут еще из-за пропажи коровы был немного не в себе. Очень уж он боялся потерять корову. А ночью, в одиночестве все его страхи и повылазили… Зря он так торопился. Надо было соседей с собой позвать. Никто не отказал бы. В компании такие вещи никогда не случаются.

— Значит ночью одному в горы ходить нельзя?

— Ну почему же? Смелому, уверенному в себе человеку дорога всегда и везде открыта. А вот с трусливым сердцем ночью в горы в одиночку ходить нельзя. Пропадешь…

Никос задумался. Посмотрев на сына, Коста трактовал это по-своему:

— Ну, чего загрустил? Не бойся. Ты же у меня смелый мальчик. Тебе встреча с Захребетником не грозит, — отец рассмеялся и взъерошил шевелюру сына…

…Легкий ветерок взлохматил волосы, будто пальцы отцовской руки гребнем прошлись по голове, причесывая мысли. «Ты смелый. Встреча с Захребетником тебе не грозит», — всплыли в памяти слова