– Этот пуэрто-риканский гой ничего не умеет толком.

– Мама! – воскликнула Наоми. – Антони тоже нееврей.

– Знаю. Но он наш гой, из моей синагоги. – Наоми, с улыбкой пододвигая ко мне вазу с миндальным печеньем, пояснила:

– Мама разделяет неевреев на наших гоев и ненаших гоев. Евреев она тоже разделяет на наших и ненаших. – Миссис Кроцки спросила:

– Антони, ты был когда-нибудь женат?

– Нет. – Чтобы предупредить дальнейшие вопросы я пояснил: – Я часто менял места жительства, искал где лучше, пока не обосновался в Нью-Йорке. – Наоми сказала:

– Это понятно, вы же росли сиротой. – Миссис Кроцки спросила:

– Ты учился в колледже в Цинцинатти? – Оказывается, прихожане моей синагоги уже знают все официальные сведения обо мне. Синагога – замкнутый круг общения. Я ответил:

– Да. Два года колледжа, полный курс прикладной механики. – Миссис Кроцки сказала:

– Наоми закончила четырехгодичный колледж и теперь ведет бизнес своего мужа, пока он болен.

– А что с вашим мужем? – обратился я к Наоми.

– Проблемы с сердцем, – и Наоми поднялась с места. Я понял это как знак уходить и тоже поднялся с места.

– Нет, нет, – запротестовала Наоми, доставая из буфета две бутылки с вином. – Посидите еще с нами. – Я снова сел. Одна бутылка была с еврейским вином кедем, которого я терпеть не мог, но другая бутылка Хэнеси. Наоми поставила на стол три маленьких бокала, налила немного матери кедема, спросила: – Антони, вам Хэнеси?

– Да, пожалуйста. – Она налила мне полбокала, а себе на полдюйма. Я сделал глоток из бокала, миссис Кроцки выпила свой кедем, а Наоми только пригубила. Миссис Кроцки сказала:

– Антони, вам пора жениться. Чем старше мужчина, тем труднее выбрать девушку. Не затягивайте срок. У Наоми есть знакомые незамужние девушки.

– Это правда, – согласилась Наоми с улыбкой. – Жаль, что вы не еврей, – Она тут же смутилась и с улыбкой предложила: – Но у меня есть знакомые и нееврейские девушки. Я только не знаю вашего вкуса. – Она явно кокетничала, и это ей шло. У нее была белая, почти незагорелая кожа. Вероятно, на солнце она носила шляпу с большими полями. И я уже игривым тоном сказал:

– У меня изысканный вкус. Вот если бы вы предложили девушку похожую на вас, я бы призадумался. – Наоми весело заявила:

– Я уникальна. К тому же я уже замужем, и у меня двое детей.

– В наше время это не проблема, – сказал я, глядя на нее. Она отвела глаза, а миссис Кроцки заметила:

– Это у гоев не проблема, – и вдруг задала вопрос: – Антони, а ты любишь вино?

– Только хорошее.

– И ты часто пьешь?

– Редко. При случае. Вот, например, как сейчас, – и я сделал еще глоток хенеси. – Наоми пододвинула ко мне вазу с шоколадом и тоже немного отпила из своего бокала. Миссис Кроцки сказала:

– Да, мне сказали, что ты не пьяница, не такой как другие гои. – Я уже знал, что все провинциальные евреи считают неевреев пьяницами. Наоми тут же поправила:

– Мама, у тебя неверное представление о людях, потому что ты общалась с неевреями только определенного уровня. – Я уточнил:

– Например, с водопроводчиками и уборщиками. – Наоми возразила:

– Газоны вокруг моего дома обрабатывает бригада из трех рабочих. Они неевреи. Один из них регулярно посещает оперу. – Вероятно, в этом кругу посещение оперы было престижно. Я даже хотел сказать, что два дня назад был в опере, но воздержался. Все же я сказал:

– Евреи тоже бывают разные.

– Конечно, – согласилась Наоми. – В Нью-Йорк недавно эмигрировала группа галицийских евреев. Это ужасная публика. – Миссис Кроцки подтвердила:

– Я давно знала: хуже галицийского еврея может быть только гой. – и тут же сделала мне комплимент: – Антони, к тебе это не относится, ты наш гой. – Когда я собрался уходить, Наоми сказала:

– Мне тоже пора домой. Антони, я подвезу вас к вашему дому. На улице дождь. – У нее был шевроле последнего выпуска. Действительно дождь усилился. Машина плавно тронулась. Наоми сказала:

– Вы можете подумать, что мама иногда бестактна. Это потому что она никогда не бывала в обществе, никуда не выезжала, всегда дома.

– В нашей синагоге она всех знает и даже очень хорошо со всеми общается.

– Это для нее единственное общество.

– Наоми, а вы часто ее навещаете?

– Часто. За ней нужно следить, от прислуги она отказывается.

– Значит, у меня есть возможность еще раз встретиться с вами, – сказал я, машинально поддерживая знакомство, как и со всеми женщинами. Вероятно, она приняла это за чистую монету, сказала несколько смущенно:

– Завтра я должна быть в своем офисе, я веду дела, пока муж болен. Через два дня я опять приеду.

– Мой дом в следующем квартале – напомнил я. Дождь усилился, сверкнула молния. Наоми остановила машину у моего дома.

– Гроза, – сказала она. – Значит, ливень скоро кончится. У вас нет ни зонтика, ни плаща. Я могу подождать немного.

– Спасибо, – сказал я и обнял ее за плечи. Она повернула ко мне лицо. В ее зеленых глазах был испуг, а плечи напряглись. Я слегка прижал ее к себе, она отстранилась, непроизвольно упершись рукой в мое колено, а поскольку я был в шортах, мои колени были голыми. Она тут же отдернула руку, а я еще теснее прижал ее к себе. Тут ее тело обмякло, она уже никак не сопротивлялась. Мягко постукивали дворники, сгоняя струи воды с ветрового стекла. В темноте я не видел выражения ее лица, только светились ее зеленые глаза. Я поцеловал ее, она сказала тихим голосом:

– Ливень кончился. – Действительно, ливень сменился мелким дождем. Я сказал:

– Спасибо. До встречи, – и вышел из машины. Следовало подняться на третий этаж до своей квартиры и переодеться, но я в испачканных рабочих мокрых шортах остановился на втором этаже у квартиры Розы, позвонил. Роза была дома.

С утра я позвонил Глории. Никто не снимал трубки. Она сказала, что два дня будет очень занята. Чем? И где? Она сказала, что у нее сейчас нет любовника. Я не в счет. Она назвала меня Уильямом – во время секса. А после утром не называла меня никаким именем. Она узнала меня. Она – единственная персона, которая знает, кто я. Она познакомила меня со своей театральной приятельницей Эмелдой, которая судя по ее похотливому взгляду сразу меня запомнила. Конечно, Глория не будет посвящать в свои личные дела эту ярко накрашенную женщину. Но у Глории наверняка большой круг знакомых, среди которых могут быть и близкие ей люди, с которыми она может поделиться своими сомнениями относительно меня. Я теперь знал, где она живет. Можно было поехать к ней. Но стоит ли? Не лучше ли прекратить это опасное знакомство? В синагогу я шел боковой улочкой, застроенной частными домами. Кто-то меня окликнул из-за забора. Это был дом мясника Шломо. Я уже знал его, он был прихожанином моей синагоги.