Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ночью и, едва проснувшись, каждое утро мы путешествовали по еще неизведанным территориям тел друг друга, отмечая свои завоевания. Мы колонизировали друг друга, и, уходя от Макса, я несколько дней хранила следы в тех местах, где он был, целовал, щипал и кусал. Я даже не надеялась когда-нибудь познать его целиком.
Сидя в приемной своего издателя, я коснулась едва заметного синяка на правом запястье: Макс оставил его несколько ночей назад, когда удерживал меня. Он приобрел светло-желтый оттенок и теперь походил на золотое украшение.
Я оглядела сотни книг на полках таунхауса в Сохо, где располагался офис издательства, и заметила шалфейно-зеленый корешок «Вкуса». Ко мне вновь вернулось ощущение сопричастности, как при самой первой встрече с моим редактором Вивьен. Наивное чувство, ведь я была продуктом издателя, а не его детищем, а судьба продуктов еще более непредсказуема.
– Нина? – раздался хриплый и сонный мужской голос.
Я обернулась и увидела неряшливого парня лет двадцати с медно-рыжими волосами и забавной битловской стрижкой. На нем была гавайская рубашка с короткими рукавами, заправленная в спортивные штаны, а на ногах – сланцы. Веки тяжело нависали на глаза, как пара приспущенных жалюзи.
– Да. Привет, – ответила я.
– Вы к Вивьен?
Жевательная резинка перекатывалась у него во рту, как шарик в лототроне.
– Да.
– Пойдемте.
Он пригласительно дернул головой и побрел к лифту, едва поднимая ноги, будто волочил тяжелые коробки.
Вивьен сидела в конференц-зале со стеклянным фасадом, ссутулившись и склонив голову над листом бумаги. У нее были светлые волосы до плеч и стрижка шегги с небрежной челкой – отголосок прошлой жизни с кучей вечеринок. Такая прическа подходила женщине ее возраста, но столь же уместно смотрелась бы и на стареющем рок-идоле. В свои пятьдесят с небольшим, несмотря на легкую дряблость лица, морщинки и молочно-голубые радужки, Вивьен обладала аурой самой влиятельной и популярной девчонки в школе. Она была решительной, требовательной, уверенной в себе и озорной. Ей нравились скандалы, сплетни и непристойности. Она вращалась среди людей из высшего света, с хорошими связями, безупречным стилем и вкусом – и в то же время сама была совершенно далека от гламура, что привлекало в ней еще сильнее. Вивьен много читала, везде и всегда ходила в черных брюках и простой рубашке андрогинного кроя. Очки она носила квадратные, в толстой мультяшной оправе, серьги – всегда большие и геометрические. Судя по всему, аксессуары она выбирала из-за их причудливости.
Но самым притягательным в Вивьен были чары гуруизма, которые она распространяла на всех встречных, не подозревая о собственном заразительном влиянии. Озвученные ею мимолетные мысли становились для собеседника фундаментальной истиной. Однажды Вивьен сказала мне всегда заказывать тюрбо, если эта рыба есть в меню (я всегда заказываю тюрбо), и что все ароматы, кроме розы, безвкусны (с тех пор я ношу только этот аромат). Я никогда не встречала женщину, более уверенную в своих мыслях и желаниях, и это не могло не вдохновлять.
Когда я вошла в конференц-зал, Вивьен встала и поцеловала меня в обе щеки.
– Нина Великолепная, – произнесла она глубоким голосом с долгими гласными и резкими согласными, крепко ухватив меня за плечи. – Нам о стольком нужно поговорить. Будь добр, Льюис, – церемонно обратилась Вивьен к моему сопровождающему, – послушай очень внимательно. Принеси нам два кофе – только из кофейни внизу, а не из этой ужасной машины. Нина любит флэт-уайт, не диетический, а для меня двойной эспрессо без молока. Ты запомнишь?
– То есть, типа, просто черный кофе? – уточнил он, прислонившись к дверному косяку.
– В общем, да. Только не говори «черный кофе», иначе дадут абсолютно не то, что я прошу. И возьми один для себя.
– Вообще-то, я отказался от кофеина. Читал, что это медленный яд…
– Хорошо, Льюис, спасибо, – быстро произнесла Вивьен и повернулась ко мне с вымученной улыбкой. Дверь закрылась, Льюис ушел. – Я всегда нанимала только серьезных девиц с короткими стрижками и тканевыми рюкзаками, поклонниц Сильвии Плат[24]. В этот раз я подумала, почему бы не попробовать другого помощника.
– И как он тебе?
– Катастрофа.
В стеклянную дверь постучала серьезная девица с короткой стрижкой и в кожаных туфлях. Вивьен повернулась к ней.
– Да?
Девушка вошла в кабинет, нервно заправляя волосы за уши.
– Вивьен, мне очень жаль, но никому нельзя занимать этот конференц-зал в ближайшие три часа.
– Почему?
– Всех сотрудников собирают на лекцию «Неделя без лифта».
– Что еще за «Неделя без лифта»?
– Правительственная инициатива, которую мы поддерживаем. Призываем людей пользоваться лестницей, а не лифтом, для укрепления сердечно-сосудистой системы. – Вивьен непонимающе смотрела на нее, ожидая дальнейших объяснений. – И нам об этом читают лекции.
– Исключено, – резко ответила Вивьен, поворачиваясь ко мне. Девушка еще немного постояла в дверном проеме, а затем удалилась. – Просто невероятно, какой вздор приходится делать. Не сомневаюсь, из-за таких вот лекций дорогой Малькольм от нас и ушел. Наш лучший дизайнер.
– О нет! Насовсем?
– Да, у него случился нервный срыв. Он продал свой дом и переехал в Бельгию. Впрочем, я всегда считала Бельгию прекрасным местом, чтобы сойти с ума, поэтому рада за него.
Однажды кто-нибудь упомянет при мне Бельгию, и я с уверенностью скажу: прекрасное место, чтобы сойти с ума.
– Итак. «Крошечная кухня». Кампания идет хорошо, на этой неделе мы отправим тебе всю информацию по электронной почте.
– Великолепно, – сказала я.
– И «Вкус» по-прежнему продается, в прошлом месяце цифры выросли, и это фантастика.
– Очень надеюсь, что вторая книга не разочарует тех, кому понравился «Вкус».
– Нет-нет, – отмахнулась она. – Твой голос узнаваем – он тот же, что в первой книге. Ты говоришь о насущной для многих проблеме: как наслаждаться жизнью, готовить и хранить еду в ограниченном пространстве. Это успех.
– Надеюсь, – сказала я.
– Даже не сомневайся. – Вивьен ободряюще закивала. – А теперь не очень приятные новости.
– Я слушаю.
– Книга номер три. Я прочитала синопсис в выходные…
– Тебе не понравилось?
– Боюсь, что так.
Я была благодарна Вивьен за прямолинейность. Терпеть не могу уклончивые отзывы в издательском деле и журналистике. Только годы спустя я научилась понимать, что, когда редактор говорит «многообещающе», он почти всегда имеет в виду «нам это не подходит». Мои рабочие отношения с Вивьен были плодотворными благодаря обоюдной честности.
– Продолжай, – сказала я.
– Скучно. Неинтересно.
– Понятно.
– И еще я бы сказала… – Она подыскивала верное слово. – Заморочно. Кому захочется выбирать все ингредиенты по календарю? Это занятие для тех, у кого слишком много времени или денег.
– Я хотела сделать акцент на местных продуктах. Как питаться только тем, что мы производим у себя в стране, придерживаясь сезонности.
– Попахивает евроскептицизмом.
– Да?
Вивьен пренебрежительно раздула ноздри.
– Чуток.
– Значит, сезонность вычеркиваем?
– Пожалуй. По-моему, лучше вернуться к началу и придумать новую тему.
Я ощутила разочарование: на подготовительную работу и написание синопсиса ушло больше месяца. С показным энтузиазмом я достала блокнот, чтобы сделать бессмысленные пометки, к которым никогда не вернусь.
– Какие у тебя идеи? – спросила я.
– Увы, пока ничего конкретного в голову не приходит. Но уверена, читатели хотят чего-то личного. Чего-то настоящего.
– Не знаю, Вив, способна ли я на еще один публичный катарсис после того, как рассказала о своей жизни во «Вкусе».
– Нет, обойдемся без катарсиса. Нам просто нужно что-то… человечное.
– Человечное. Хорошо.
– Подумай. Поговори с людьми. Окунись в жизнь, а потом возвращайся.
«Окунуться в жизнь» – написала я вверху страницы и дважды подчеркнула.
– Попробую.
– Над чем еще работаешь?
– Пишу для своей еженедельной колонки. Недавно закончила большую статью о флекситарианстве. В данный момент готовлю другую – о винах, произведенных в Великобритании. Да, и я только что подписала очередное безнравственное партнерское соглашение ради выплаты ипотеки.
– О какой степени безнравственности идет речь?
– Сгущенка, – призналась я.
– Уф.
– Поэтому теперь мне нужно найти десять по-настоящему вкусных и оригинальных способов использования