Я вошел в квартиру и первым делом отправился в ванную принять душ.

Когда вышел из ванной, вспомнил о деньгах. Достал из лежавших на кресле брюк пачку долларов, бросил ее на журнальный столик. Стопка зеленых бумажек, всего сто штук, а сколько земных и неземных радостей в себе таит! Соблазн велик! Отодвинув не дававшие мне покоя мысли об убитом бугае на задний план, я позволил себе слегка помечтать. Меньше чем на половину пачки можно купить машину. Не дорогую, обычный "жигуленок", мне хватит. Потом какую-нибудь стиральную машину — "Индезит" например. А то надоело на активаторного типа, да вручную, склонившись над ванной, стирать. Холодильник большой с меня ростом, белый, обязательно с морозильной камерой, чтобы в ней фрукты на зиму можно было замораживать. Я критически оглядел комнату. Мебелишку кое-какую сменить, "стенку" там, мягкую мебель. Я не барахольщик, но комфорт и уют мне не чужды. Да, телевизор не мешало бы новый приобрести, с дистанционным управлением из тех, что в фирменных магазинах стоят, с четким изображением, яркими красками, чтобы смотреть по нему передачи было бы одним удовольствием. Ну и оставшиеся деньги потратить на кое-какую одежду и… — я глянул на выгоревшие обои — ремонт. Да… мечты обывателя.

Я отправился в кухню, достал из допотопного холодильника пару яиц, колбасу, приготовил яичницу и поужинал. Потом послонялся по квартире, включил телевизор и завалился на диван. По экрану еще советского "Горизонта" двигались блеклые мутные тени. Показывали какой-то боевик. Все-таки новый телевизор не мешало бы купить. А с другой стороны, на кой черт мне все эти вещи нужны? Обходился без них столько лет и еще столько же обойдусь. Но все же с ними обходиться было бы лучше… Ладно, Игорек, не морочь себе голову, утро вечера мудренее, а сегодня спи спокойно. Ты никого не убил, и в дом еще ни к кому не влез. Выбор остался за тобой. Я выключил телевизор, вновь лег, и как это не покажется странным, мгновенно уснул.

…На следующий день я на работу не пошел. С утра позвонил завучу.

— Алло? — прозвучал в трубке старческий грубоватый голос Колесникова.

Разговор предстоял неприятный, и я немного волновался.

— Это Игорь Гладышев звонит, — отрекомендовался я.

Трубка недовольно засопела:

— А-а… Ну-ну… Объявился, значит. А ты знаешь, что у тебя тренировка в девять часов? Пацаны пятнадцать минут как ждут.

— Знаю. — Я собрался с духом. — Я на работу больше не приду.

Последовало мычание, видимо, Иван Сергеевич, потерял дар речи, но быстро обрел его, причем с примешавшимися к голосу саркастическими интонациями.

— Вот как! — неожиданно подпрыгнула в моих руках трубка. — Опять болезнь, теперь уже под правым глазом в виде синяка выскочила?

— Да какая к черту болезнь! — досадуя на непонятливость завуча, пробубнил я. — Я совсем на работу ходить не буду. Увольняюсь я.

С речью у Колесникова вновь начались проблемы. Он некоторое время молчал, потом сменил гнев на милость и почти отеческим тоном спросил:

— Что случилось, Игорек?

Ну не стану же я ему объяснять, что решил сменить профессию тренера на профессию налетчика.

— Да так, надоело работать, — нашел я более менее подходящую причину для своего ухода.

Но завуча почему-то мой ответ не удовлетворил.

— Обиделся за то, что я тебя премии лишил? — догадался он и залебезил: — Да это же я просто так сказал, Игорь. Не бери в голову, получишь ты свою премию, как все.

Ну нельзя же так унижаться. Так и уважение коллег потерять можно.

— Премия здесь ни при чем! — заявил я с достоинством. — Для увольнения у меня есть иные причины, но сообщить о них я вам не могу. Так что извините за все. Банкета по поводу моего ухода с работы не будет. Зайду на днях в ДЮСШ, напишу заявление. Еще раз извините и до свидания!

Разумеется, было бы глупо рассчитывать на то, что удастся так легко отделаться от завуча.

— Постой, постой! — прицепился он ко мне. — Как же ты так можешь поступить с детьми? Где я тебе нового тренера найду? Доведи группу до своего отпуска, а там можешь увольняться.

Обычная уловка любого начальника, который не хочет расставаться с хорошим (смею таковым себя считать) работником — потянуть время, а там, как говорит одна восточная пословица, либо падишах умрет, либо ишак сдохнет. Но я на провокации решил не поддаваться.

— Я увольняюсь, Иван Сергеевич, — произнес я твердо. — А искать нового тренера и не нужно. Распределите пока мою нагрузку между другими тренерами, протарифицируйте и дело с концом.

— Погоди, Игорь, — снова затараторил Колесников. — Может, ты другою работу нашел?

— Да нет же! — невольно усмехнулся я, проявлению завучем ревнивого чувства. — Лучшей работы, чем у нас в ДЮСШ, в мире не сыщешь. Я пока никуда не устраиваюсь.

— Так на что же ты жить будешь? — удивился Колесников.

Я взглянул на пачку долларов, все еще лежавшую на журнальном столике. И он еще спрашивает. Да на такие деньги можно жить несколько лет, нигде не работая. Волынку с завучем "увольняюсь не увольняюсь" нужно было заканчивать, а то душа у меня мягкая, могу поддаться на уговоры. Я еще раз попрощался и положил трубку.

Конечно, я мог бы и не уходить с работы, взять на недельку отпуск без содержания, завуч, сейчас пошел бы мне на любые уступки, но постольку, поскольку моральный облик воспитателя подрастающего поколения не совместим с моральным обликом падшего человека, принял решение расстаться со спортшколой. Итак, выбор сделан. Что чем я оправдывал, собираясь на это дело, я и не знал: то ли свое малодушие жаждой наживы, то ли жажду наживы малодушием, но что бы чем я не оправдывал, главное что меня толкало на этот поступок, и в чем я не хотел себе признаваться, была трусость. Я ужасно боялся толстяка и его разоблачений.

В общем, оделся я, побрызгался одеколоном, вышел из дому и полетел на встречу с дьявольской компанией, как мотылек на пламя свечи. Прощай безгрешная жизнь, прощай светлое будущее!

Лидия Ивановна, к моему удовольствию, еще не заступила на пост. Я благополучно прошмыгнул мимо ее подъезда и спустился с горочки к остановке. В сторону стоявшего на кольце троллейбуса даже не взглянул. Имея на журнальном столике десять тысяч баксов, можно раскошелиться на такси. Я поймал тачку, которая в два счета доставила меня к нужному месту.

Эпоха социализма подарила каждому или почти каждому городу бывшего Союза как минимум по улице Пушкина, памятнику Пушкину и прилагающуюся к нему площадь Пушкина. Много чего произошло с тех пор, как началась перестройка. Но какие бы катаклизмы не происходили на территории постсоветского пространства, сколько бы не переименовывали улицы, площади и парки, сколько бы не сносили памятники, все, что касалось имени горячо и всенародно любимого поэта, осталось нетронутым. Наш бронзовый Александр Сергеевич стоял на высоченном постаменте на площади своего имени в самом начале, похожего очертаниями на каплю, сквера, обтекаемого со всех сторон потоками автомобилей. Заложив руки за спину, поставив ногу на камень, великий поэт с задумчивым видом смотрел куда-то вдаль, очевидно, сочиняя очередное стихотворение, возможно даже, посвященное Керн, хотя, я думаю, городская площадь не вполне подходящее место для творчества. Впрочем, у великих свои причуды. Им виднее, где лучше сочинять свои шедевры.