Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как он? – спросил Ри уже без тени насмешки.
– Тебе интересно, не поехал ли он крышей? – Берта усмехнулась. – Нет, не надейся. И я – тоже нет. Если кто тут и поехал крышей, то не мы, а исключительно ты.
– А вот и нет, – Ри покачал головой. – Ладно, пойду. Учти, вечером я у вас.
– Я догадалась, – Берта вздохнула. – К сожалению, есть нечего. Но если ты согласен на яичницу…
– Я коньяк привез. И твой любимый ликёр, – Ри улыбнулся.
– Под кильки в томате будет в самый раз, – хмыкнула Берта.
– Мне велено достать мяса, – возразил Ри. – Пойду на добычу.
– Как в старые добрые времена, – Берта покивала. – Не старайся, Ри, ты всё сделал, чтобы старых добрых времен больше не было.
– Вечером поговорим, – Ри встал, пододвинул тетрадь и книгу обратно. – Ладно, училка, работай. В семь приду.
– Хлеба купи, – сказала Берта, переворачивая лист в книге. – Огурцы свои…
– Ит уже сказал, – Ри на секунду задержался у двери. – Муж и жена одна Сатана. Слово в слово.
– А что ты хотел? – удивилась Берта. – Можешь сахар взять ещё, если будет. Гренки тогда сладкие сделаю.
– Ну хоть какое-то отличие, – заметил Ри, закрывая за собой дверь.
* * *Ит и Берта жили в старой части Морознова, в маленькой двухкомнатной квартирке, расположенной на первом этаже ветхого, доживающего своё дома, прозванного в народе «барским» – когда-то, в незапамятные времена этот дом и впрямь принадлежал, скорее всего, кому-то из местной элиты, но стоял он уже пятую сотню лет, был многократно перестроен, и в последние два столетия основательно запущен. Бывшие залы и комнаты этого дома бесчисленное количество раз нарезались и перерезались, пока дом не был окончательно поделен на маленькие и большие квартиры, среди которых преобладали как раз большие, коммунальные, но Берта вовремя подсуетилась, и сумела выкупить отдельную. Пусть на первом этаже, пусть угловую, пусть холодную, но – без соседей. Для Морозново подобное жильё считалось если не шикарным, то близким к тому, поэтому преподавательский состав детдома, например, считали, что доктор с математичкой устроились роскошно. Им не надо стоять каждое утро в очереди в сортир, делить конфорки на плите со скандалистами-соседями, и слушать по ночам, как орут за стенкой в несколько пьяных глоток загостившиеся друзья какой-нибудь Машки, Глашки, или, еще хуже, Сережки или Петьки. Закрыл дверь – и ни тебе проблем, ни шума, ни очередей за удобствами. Благодать.
Конечно, квартира была более чем скромная, но ни Берту, ни Ита это обстоятельство не смущало. На внешнюю стену «большой» двенадцатиметровой комнаты Ит, например, кинул тепловую панель, которую привёз с собой с Окиста, полы тоже пришлось слегка утеплить, на окна повесили замаскированные под шторы экраны, обеспечивающее тепло зимой и прохладу летом; а в дополнение к убогой газовой плитке Берта, разумеется, прихватила с собой пару кухонных модулей, тоже с Окиста – так готовить гораздо удобнее. Все остальные предметы в квартире остались аутентичные, местные, но Берту и Ита они вполне устраивали. Как-то Берта сказала, что в этом всём есть нечто подзабытое, но бесконечно милое. И диван, скрипучий, с рассохшимся основанием, и шкаф с мутным зеркалом, и шаткий кухонный столик – ей всё нравилось, потому что несло в себе легкий, едва заметный отсвет ностальгии, для неё это было свидание с прошлым, предметы, пусть и совсем немного, грели душу, и вызывали в ней пусть и небольшой, но отклик.
Предметы и квартира да, но вот само Морозново…
Ни Берте, ни Иту тут не нравилось. Ощущение, непонятно откуда идущее, вот что не давало расслабиться ни на секунду, не давало покоя. Вымороченное место, говорила Берта, мало что глушь, так еще и это вот, непонятное… Ит, которому Морозново тоже не нравилось, несколько раз пытался добиться от жены адекватного ответа, но ответить Берта в первый год ничего так и не сумела, то есть она честно пыталась это сделать, но, по её собственному мнению, это было всё не то, и не так, и слова правильные не находились, и мысли путались, и каждый раз она замолкала посреди фразы, глядя на Ита несчастными глазами.
– Не знаю, – говорила она. – Безнадёга какая-то, Ит. Не знаю. У меня впервые в мире Сонма такое чувство. Пустоты какой-то, и полной безнадёги. Здесь словно не хватает чего-то бесконечно важного, но я не могу понять, чего.
Ит, который ощущал примерно то же самое, даже себе не мог объяснить, в чём же дело, но как-то раз он связался с Пятым – вся остальная часть семьи продолжала жить на Окисте – и тот сказал тогда: стагнация, вы не осознаете, что именно чувствуете, но, судя по описанию мира и системы, это стагнация, причём непростая стагнация, могут быть какие-то скрытые процессы, и лучше бы вам там не задерживаться, потому что никому на пользу не идет находиться в этом всём, вы лучше возвращайтесь, Ит, правда, лучше возвращайтесь домой.
Нельзя.
Возвращаться было нельзя. Пока – точно нельзя. Поэтому Берта с Итом продолжали жить в своей «роскошной» квартире, работать в детдоме, и видеть каждое утро за кухонным окном всё те же тощие кусты акации, пару грядок своего мини-огородика, облезлый штакетник палисадника, стену соседнего дома, и угол муорки. И ощущать всё то же, что получилось ощутить в первый день, то, что тут пронизывало всё и вся, и от чего не было, да и не могло быть, спасения.
* * *– Ит, сходи за сахаром, – попросила Берта.
– А убирать когда? – спросил Ит. Идти ему никуда не хотелось, а хотелось сесть в кресло с чашкой чая, и немного перевести дух. – Он скоро придёт.
– Через два часа – это еще не скоро, – строго сказала Берта. – Ит, ну правда, ну сходи, а? И чего ты тут убирать собрался, скажи на милость?
– Полы неделю не мытые, – напомнил Ит. – А в пыли на шкафу можно будет
