После того как все облачились в комбинезоны, Грубер повел Фабеля, Вернера и Марию по коридору. Фабель по пути заглядывал в каждую комнату, мимо которой они проходили. И в каждой работал как минимум один криминалист. Фабель отметил, насколько в квартире чисто и аккуратно. Она была большой и просторной, но вызывала чуть ли не клаустрофобию из-за того, что практически каждый квадратный метр стен занимали книжные полки. На одном стеллаже лежали аккуратные стопки газет, полки в коридоре служили для хранения не поместившихся в гостиной книг, виниловых пластинок и компакт-дисков. Фабель на минутку остановился, чтобы посмотреть музыкальные диски. Он обнаружил несколько альбомов Рейнхарда Мея, но по большей части тут были старые композиции, переписанные на компакт-диски. Хаузер явно любил слушать песни протеста предыдущего поколения, используя технологии следующего. Фабель хихикнул, обнаружив компакт-диск с «Вечностью» Корнелиуса Тамма. Тамм был кем-то вроде немецкого Боба Дилана и пользовался большим успехом в 1960-х, прежде чем кануть в безвестность. Фабель снял с полки большой книжный том в суперобложке. Это оказался альбом Дона Маккаллина с вьетнамскими фотографиями. Рядом с этим альбомом стоял путеводитель на английском и куча учебников по экологии. В общем, все как ожидалось. Там, где между полками имелось расстояние, стены были увешаны постерами в рамках. Перед одним Фабель остановился. Это была черно-белая фотография усатого молодого парня с развевающимися волосами до плеч. Обнаженный по пояс юноша сидел на грубо сколоченной скамейке и держал в руке яблоко.

— Что это за хиппи? — поинтересовался из-за плеча Фабеля Вернер.

— Посмотри на дату, когда сделано фото. Тысяча восемьсот девяносто девятый год. Этот малый был хиппи лет за семьдесят до того, как изобрели сам термин. Это, — Фабель постучал пальцем в перчатке по стеклу, — Густав Нагель, святой покровитель всех немецких воинствующих «зеленых». Сто лет назад он призывал Германию отказаться от индустриализации и милитаризации, проникнуться пацифизмом, убеждал всех стать вегетарианцами и вернуться к природе. А еще, прикинь, он хотел, чтобы мы перестали писать имена с большой буквы. Уж не знаю, какое это имеет отношение к экологии. Может, чернила экономит.

Фабель еще пару секунд смотрел в светлые глаза Нагеля, в которых светился вызов, прежде чем пойти вслед за Грубером и остальными дальше по коридору.

Основное внимание команда криминалистов сосредоточила тут, в дальнем конце коридора и непосредственно в ванной комнате.

— Мы нашли несколько пластиковых мешков для мусора, — объяснил Грубер, когда они подошли к ванной. — Парочку улик мы обнаружили позже, но мешки уже отправили в Бутенфельд. — Грубер использовал расхожее среди криминалистов название Института судебной медицины, того самого, где работала судебным психологом Сюзанна. Институт был частью университетской клиники в Бутенфельде, расположенной в северной части города. — И вот одна из наших находок…

Грубер кивнул эксперту, и тот протянул ему большой прозрачный пластиковый пакет для улик. Пакет был жестким и толстым. В нем лежал расправленный плоский кусок толстой кожи с волосами. Человеческий скальп. В уголках пакета собрались вязкие лужицы крови.

Фабель изучил содержимое пакета, не забирая его из рук Грубера, подавив на корню позыв к рвоте и словно не заметив возглас отвращения стоявшего позади Вернера. Волосы были рыжими. Грубер понял мысли Фабеля.

— Волосы окрашены. Также есть следы свежей краски на скальпе и соседних участках кожи. Не могу сказать, пользовался ли убийца краской для волос или использовал какой-то другой тип пигмента. Но что бы он ни использовал, полагаю, он сделал это сразу, как только оскальпировал тело.

— Кстати, о теле… Где оно? — Фабель с трудом отвел взгляд от скальпа. После стольких лет работы в Комиссии по расследованию убийств, после стольких трупов, он до сих пор частенько ловил себя на том, что испытывает шок и недоумение от того, что люди способны сотворить с себе подобными.

Грубер кивнул:

— Сюда… Как вы догадываетесь, это будет не самое приятное зрелище…

Едва они ступили на порог ванной, как Фабель понял: Грубер не преувеличивал, когда сказал о трудностях, с какими столкнулись криминалисты. Здесь не было абсолютно ничего, кроме лежащего возле ванны свертка, имевшего форму человеческого тела. Только это могло бы навести на мысль, что они находятся на месте преступления. Здесь пахло хлоркой и чуть-чуть улавливался аромат лимона. Все поверхности блестели.

— Может, Кристина Драйер и подозреваемая, — мрачно заметил Вернер, — но я, пожалуй, поинтересуюсь, сколько она берет за час… Может, допросим ее у меня дома?

— Забавно, что ты это сказал, — сказала Мария без малейшего намека на то, что уловила юмор Вернера. — Она действительно профессиональная уборщица. Работает сама, как частный предприниматель, и ее припаркованная у дома машина набита всякой всячиной для уборки помещений. Отсюда и тщательность, с какой она тут все прибрала.

— Ладно, давайте-ка взглянем, что тут у нас, — предложил Фабель.

Было похоже на то, что криминалисты добавили «мумии» еще один оберточный слой. Убийца уже завернул тело в душевую занавеску и обмотал клейкой лентой. А криминалисты прилепили пронумерованные полоски на каждый квадратный сантиметр наружной поверхности занавески и клейкой ленты. Тело сфотографировали со всех ракурсов, и оно было готово к перевозке в лабораторию Бутенфельда. Там липкие полоски аккуратно снимут, перенесут на плексиглас, и таким образом все имеющиеся на ней улики останутся в целости и сохранности для дальнейшего анализа. Если обнаружится, что под занавеской на теле есть одежда, то с ней проделают то же самое, чтобы собрать новые улики.

Фабель посмотрел на сверток.

— Откройте лицо. Я хочу убедиться, что это именно Хаузер.

Грубер раскрыл занавеску. Голову и плечи под ней скрывал черный пластиковый мешок. Фабель нетерпеливо кивнул Груберу, и тот осторожно разрезал пластик, открывая лицо и голову покойника. Ганс Йохим Хаузер уставился на них остекленевшими глазами из-под нахмуренных бровей. Фабель ожидал, что его опять замутит, но почему-то ничего не ощутил. Перед ним была вещь. Скульптура. Обезображенная голова, обнаженная кость черепа мертвеца и восковое обескровленное лицо мешали воспринимать Хаузера как некогда живого человека.

Фабель также полагал, что увидит более или менее знакомое лицо: Ганс Йохим Хаузер когда-то весьма активно участвовал в радикальном движении. Его фотографировали вместе с лидерами левацких группировок разных лет: Даниэлем Кон-Бендитом, Петрой Келли, Йошкой Фишером, Бертольдом Мюллер-Фойтом, — но, несмотря на все усилия, он постоянно оставался где-то в стороне от внимания прессы. Фабель подумал, что людям свойственно попадать в ловушку времени и некоторым так и не удается вырваться из нее и двигаться вперед. В воспоминаниях Фабеля Хаузер был худеньким, похожим на девушку юношей с длинными густыми волосами. Он поносил в 1980-х сенат Гамбурга. Но ничто в этом сером, восковом и слегка опухшем мертвом лице не напоминало того молодого Ганса Йохима Хаузера. Фабель даже попытался представить его с волосами. Не помогло.