– Даже не знаю. Я бы не хотела быть обузой.

– Обузой? Наоборот. Джулия, ты окажешь мне великую честь, если поселишься у меня. – Он озорно подмигнул. – И потом, жители нашего городишки отвернутся от меня, если узнают, что я позволил сестре жить в отеле. Сестре, прилетевшей с другого конца света. Это решено окончательно. – У Ба взял меня за руку и повел туда, откуда пришел. – Для начала предлагаю выпить чаю и чего-нибудь съесть. Ты, должно быть, проголодалась после дальней дороги. В самолетах вас хоть чем-то кормят?

Мы пересекли улицу. У Ба привел меня в ресторанчик: часть низких, почти детских столиков и стульев стояла во дворе под тентами. Мы расположились за единственным свободным столом. Сев, я сразу же уперлась коленями в его днище.

Рядом оживленно беседовали две женщины. По другую сторону расположились двое солдат в зеленой униформе. У Ба легким кивком приветствовал всех.

– Это заведение принадлежит той же семье, что владела чайным домиком. Ты его помнишь?

Конечно, я не забыла ветхое, покосившееся строение с пыльным полом и засаленными стеклами витрин, где по пирожным и рисовым колобкам лениво ползали мухи.

– Вижу, владельцы достигли больших успехов.

– Ты принесла им удачу, – сказал У Ба, улыбаясь во весь рот.

Брат молча разглядывал меня. Нам принесли чай в чашках, в каких обычно подают эспрессо. В моей плавала дохлая муха.

– Пожалуйста, простите, – засмущалась официантка, когда я показала ей утопшую.

Взяв ложечку, она ловко извлекла насекомое и выбросила во двор. Я опешила, а официантка, посчитав миссию выполненной, удалилась шаркающей походкой.

– Хочешь другую? – спросил У Ба.

Я кивнула.

Он проворно поменялся со мной чашками.

– Я имела в виду не это, – пробормотала я.

У чая был своеобразный вкус. Нигде, кроме Бирмы, я не встречала такого чая: крепкого, с горчинкой, приглушенной сладким сгущенным молоком.

У Ба потягивал чай, не сводя с меня глаз. В этом взгляде не было провокации или оценки. Он не занимался ментальным анализом. Просто смотрел, однако мне все равно было слегка неуютно. Мы не виделись десять лет. Почему же слова не льются безостановочным потоком? Мы даже не задаем стандартных вопросов: «Как поживаешь? Как дела?» Неужели после десяти лет разлуки нам нечего сказать друг другу?

Я собралась заговорить первой, но в его глазах прочла, что время бесед наступит позже. К столику снова подошла официантка, принесла две миски горячего супа с лапшой.

– «Не поддавайтесь тому, что мимолетно. Не позволяйте мыслям уносить вас в будущее и не застревайте в прошлом. В этом искусство своевременного прибытия. Искусство, позволяющее в момент времени находиться только в одном, определенном месте. Воспримите этот момент всеми своим чувствами, ощутите его красоту и уродство, но не порознь, а вместе. Позвольте себе без страха погрузиться в него»… Эти слова я вычитал в книге, которую я реставрировал. Кажется, она называлась «О путешествии». Тебе понравилась цитата?

Я кивнула, хотя не понимала, какое отношения она имеет к нашей встрече.

У Ба склонил голову набок и улыбнулся:

– А ты красивая. Даже красивее, чем сохранилась в моей памяти о тебе.

Я засмеялась неожиданному комплименту.

– Сегодня – пятнадцатое число. Просто совпадение… – проговорила я.

– Знаю. Разве я могу об этом забыть?

По его лицу пробежала тень.

– Горожане и сейчас устраивают процессии в память Ми Ми и нашего отца?

У Ба печально покачал головой и почему-то оглянулся по сторонам. Наклонившись ко мне, прошептал:

– Военные запретили шествия.

– Что? – удивилась я, спросив излишне громко. – Почему?

У Ба поморщился. В это время солдаты встали из-за столика. Услышав мои вопросы, они с любопытством посмотрели на меня, но не остановились, вышли на улицу, сели в армейский джип и уехали. Поднявшееся облако пыли поплыло в сторону дворика, оседая на столиках и полу. Я даже закашлялась.

Брат, наоборот, вздохнул с облегчением:

– Армия не любит демонстраций.

– Даже когда люди идут почтить память двух великих сердец? Память удивительной любви? – удивилась я.

– В особенности это. – У Ба отхлебнул остывший чай. – Чего сильнее всего боятся вооруженные люди? Других вооруженных людей? Нет! Чего наиболее страшатся жестокие? Жестокости? Снова нет! Что опаснее всего для охваченных ненавистью и эгоизмом? Больше всего они боятся любви.

– Неужели военные видели угрозу в цветах, что безоружные люди несли к дому Ми Ми? Что в них опасного?

– Те, кто любят, уже опасны. Они не знают страха. Они подчиняются иным законам.

Мы встали. У Ба хотел расплатиться, однако официантка сказала что-то по-бирмански. Мой брат ей ответил, после чего оба засмеялись.

– С нас не берут денег. Это было угощение от хозяев.

– Спасибо, – сказала я.

– Эта женщина хочет тебя поблагодарить.

– За что?

– За возможность проявить доброту к тебе.

Я слишком устала, чтобы понимать здешнюю логику, а потому приветливо улыбнулась официантке, и мы ушли.

– Может, наймем повозку и съездим за твоими вещами? – предложил У Ба. – Представляю, до чего ты устала.

– Ничего, дойду пешком. Здесь недалеко, и рюкзак у меня совсем не тяжелый.

У Ба снова закашлял. Первый раз я услышала его кашель за столом: сухой, пронзительный.

– Ты простудился?

Он покачал головой и взял меня за руку. Мы пошли к отелю. Всякий раз, когда я ускоряла шаг, У Ба деликатно меня сдерживал.

Солнце отбрасывало длинные тени и вскоре скрылось за горами. Стало прохладнее.

У Ба остался в вестибюле, а я поднялась на второй этаж за рюкзаком. Не желая обижать владельца отеля, заплатила за две ночи.

Я собиралась нести рюкзак сама, однако У Ба, глухой к возражениям, взвалил его себе на спину и торопливо вышел из отеля.

Я умирала от желания увидеть преображенный дом брата. Посланных денег должно было хватить на капитальный ремонт жилища У Ба.

Узкая тропка, петляющая между банановых деревьев и деревьев папайи, вывела нас к реке. У Ба часто останавливался, чтобы успокоить дыхание, но наотрез отказывался отдать рюкзак. Я узнала деревянный мост. Миновав его, мы поднялись по крутому склону, прошли мимо ветхих хижин. Казалось, первый же сильный ветер подхватит их и унесет неведомо куда. Покосившиеся стены и крыши были сплетены из сухих пальмовых листьев, бамбуковых стеблей и трав. Во многих дворах топились земляные очаги, и в темнеющее вечернее небо поднимались столбы белого дыма. Завидев нас, галдящие ребятишки бросали игры и вовсю глазели на двоих взрослых.