– Вы, стало быть, придерживаетесь надоевшей до оскомины точки зрения, будто человек есть по сути своей венец творения? Все для его блага, все во имя его? – усмехнулся Арсений, тут уже попахивало очевидной поповщиной, а доктор этого не любил.

– Совсем не так. Я уверен: ничто и никто не существует в этом мире зря. Нельзя бороться с тем, частью чего ты являешься сам. А то обычно получается, что природа отдельно и разумное существо тоже отдельно. Отсюда вывод – они враги, вынужденные сражаться за жизненное пространство. Только это неправильно. Мы можем навредить лишь самим себе, когда перестаем слушать и понимать. И можем многое приобрести, если начнем уважать мир вокруг нас, который мы и есть.

Арсений ничего не успел ответить или возразить, хотя последнее ему делать не слишком хотелось, разве что упрямства ради. А не успел оттого, что в каюткомпанию вошел отбившийся, наконец, от дикого, осиного роя журналистов Командор, собственной персоной.

– У-у-у, явился сатрап! Вот вам пример, коллега, как личные амбиции ставятся выше познавательной пользы! Я это все о комете, – напомнил на всякий случай Эстремадура доктору.

Командор Хансен, кажется, услышал последнее замечание обозленного звездочета, но разумно сделал вид, будто его внезапно одолела глухота.

– Немедленно занять страховочные места! Экипаж давно в рубке! Гражданские – в амортизационном стартовом отсеке! Одни вы прохлаждаетесь! – прикрикнул, впрочем, не слишком строго Хансен. Но все же вставил напоследок оздоровительно-вразумляющий клистир: – Вам, доктор, штрафных очков мало? Я добавлю. Пока вы в компании с этим воинствующим юнцом, у вас не за горами много веселого. Нашли с кем связаться! А вы, Рамон, не очень-то гордитесь! Или думаете, у меня в запасе не осталось приятных карательных сюрпризов? Ошибаетесь. Я вполне могу привесить к вашей комете достойный хвост. Как вы считаете?

– Можете, можете, – угрюмо, но как-то покорно согласился Эстремадура и тут же увял.

– Тогда марш по местам! Иначе я повторю одну любопытную лунную процедуру, о которой мне недавно поведал Антоний, и кое-кому отвешу пинка в зад!

– А мы увидим старт? – полюбопытствовал на прощание Арсений, все же не очень устрашенный командорскими угрозами, скорее носившими воспитательный характер, чем представлявшими прямую программу будущих дисциплинарных мер.

– Увидите. И не только. Еще и почувствуете! – тут Хансен, впервые за все время короткого с ним знакомства доктора Мадянова, коварно улыбнулся лично Арсению.

– Надо было предупреждать, что старт пройдет с перегрузкой! – возмутился Эстремадура.

– А надо было меньше пить! – с нескрываемым торжеством в голосе закончил разговор Командор.

Овал – это есть круг, вписанный в квадрат, размером три на четыре.

Пятая солдатская мудрость

«Сколько ни пей накануне, все мало! Тут бы хорошо цистерну, чтобы совсем ноженьки не протянуть!» – в полубреду восклицал про себя Арсений. Перекошенное лицо его потеряло чувствительность, зубы мелкой дробью клацали во рту, еще и тошнило невыносимо, сердце, как репей на собачьем хвосте, моталось из стороны в сторону, перемещаясь сверху от груди к селезенке и дальше до области мочевого пузыря. Вот это был старт так старт! Возьмите вакуумные ледяные горки на шоу-спутнике «Плутон-Меркурий» (за родимые рубли пять тысяч в сутки номер-двойка, принимаем валюту любой из Семи держав), помножьте на несколько порядков в смысле экстремальных ощущений, добавьте слегка гадостный привкус страха, в итоге и получите то, что чувствовал в данный момент несчастный доктор Мадянов. Он тоже читал в свое время, преимущественно в детское, о первопроходцах космических пространств, тогда еще примитивно-орбитальных: пара корыт, запущенных вокруг Земли. Описаны были и перегрузки, судя по отзывам свидетелей прошлых веков, довольно гнусное чувство, будто на грудь тебе уселся носорог, а на него какая-то сволочь все время накладывает одну свинцовую плиту за другой. От «Пересмешника» доктор (никогда он не подвергался воздействию ничего более страшного, чем тренировочная вестибулярная центрифуга для глубинных скаф-дайверов, да и то любителей) тоже ожидал при запуске чего-то подобного. При его физических данных, признанных официально комиссией КГ, производившей отбор гражданских кандидатов, Арсений думал – фигня какая! Пусть носорог, пусть хоть слон, это было даже любопытно, он собирался еще самонадеянно провести во время старта глубокий тренинг на выдержку и антистрессовое тестирование собственной личности.

Куда там, теперь Мадянову хотелось на выбор только две вещи: или захлебнуться в алкогольном море более-менее счастливо, либо подохнуть просто так. Ни на что описанное и читанное чертов старт и близко не походил. Во-первых, все случилось неожиданно. Едва вспыхнула в воздухе ярко-алая голограмма с идиотической надписью «Бум!» на Романском Сленге, так тут же без всякого предупреждения, вместо должного по первоисточнику, постепенно нарастающего гула в ушах и давления, немедленно Арсений ощутил два увесистых тычка в области копчика и между лопаток. Потом его словно двинули правым хуком в челюсть, и началось. Именно как гипергласовая тарелочка со стендового стрельбища, «Пересмешник» сорвался в пространство, сразу штопором закрутившись вокруг своей оси, при этом описывал дугу, заданную ему навигационной системой.

Если бы не гравистабилизаторы, экипаж со всеми пассажирами давно бы врезал дуба, пока же единственно Герке-Цугундер сблевал себе на неоново-синие штаны. Теперь в стартовом отсеке, вдобавок ко всем остальным неприятностям, еще и запахло страшно омерзительно. А доктору Мадянову и без того было сильно не по себе. Он никак не ожидал, что сможет чего-нибудь в жизни так бояться. Заметьте, после многолетних тренировочных усилий в специализации Э-модулярного психолога, который не только должен учить других выживанию, но сам знать науку эту в совершенстве, хотя бы и на типовых тренажерных имитаторах. Но вот же был он, Арсений, близок к полной утрате равновесия. В то время как ничего ужасного с кораблем не происходило.

Не ощущалось ни предательской резонансной вибрации – грозы всего сущего космического транспорта, ни сладкого запаха горелого плексоморфа, ни тем более рокового нарушения герметичности. Командор Хансен не счел нужным даже отключить внешние трансляционные экраны, чтобы, как он и обещал, пассажиры смогли воочию увидеть старт, если кому в самом деле придет охота смотреть.

Но Арсений никак не мог отделаться от мысли, что в каждый отдельно взятый момент «Пересмешник», почти вслепую набиравший вращательную скорость по заданному спиральному курсу прохождения Солнечной системы, вот-вот врежется во что-то нехорошее. Или будет непременно сбит из гигантской пушки, как та самая пресловутая тарелочка. Одно дело – прямой гравитационный полет, привычный и ничем не удивительный, спокойный и полный комфорта. Совсем другое – этот рукотворный блин, в сумасшедшей пляске верчения несущийся неведомо куда. Арсений чувствовал себя мартышкой внутри лотерейного барабана и молился опять вытянуть счастливый билет. Сомнения были и на счет экипажа, что тоже добавляло градусов в кипяток его страха. Доктор Мадянов знал – для «Пересмешника» пробный старт невозможен, запускали исключительно макеты, а сам корабль испытывали лишь на моделирующем стенде. На нем же набирался опыта и Хансен со всей командой. Стоит ли объяснять, риск от запуска «Пересмешника» перекрывал любые допустимые нормы. Но даже Арсений не предполагал, что психологически все выйдет настолько плохо. Если бы он сидел в отсеке один и не сидел даже, а согнутый буквой «г» мумифицирован был в амортизационном кресле – ноги вытянуты вдоль под прямым углом к туловищу, обе половины тела так и закреплены страховочными бинтами, – Арсений, возможно, не удержался бы от плаксивого крика. Однако присутствие посторонних и необходимость сохранить лицо первоклассного специалиста экстремальных ситуаций поневоле заставили доктора взять себя в руки. Точнее, в ежовые рукавицы. К тому же Арсений в совершенстве постиг древнюю и расхожую, зато весьма полезную истину – что бы с тобой ни происходило, приятное или дурное, это «что» обязательно придет к своему исходу, тоже хорошему или скверному, но придет непременно. Так оно и произошло.