вас любящая В. Д.

Июля 1-го.

Блажь, блажь, Варенька, просто блажь! Оставь вас так, так вытам головкой своей и чего-чего не передумаете. И то не так, и это не так! А явижу теперь, что это все блажь. Да чего же вам недостает у нас, маточка, вытолько это скажите! Вас любят, вы нас любите, мы все довольны и счастливы –чего же более? Ну, а что вы в чужих-то людях будете делать? Ведь вы, верно, ещене знаете, что такое чужой человек?.. Нет, вы меня извольте-ка порасспросить,так я вам скажу, что такое чужой человек. Знаю я его, маточка, хорошо знаю;случалось хлеб его есть. Зол он, Варенька, зол, уж так зол, что сердечка твоегонедостанет, так он его истерзает укором, попреком да взглядом дурным. У нас вамтепло, хорошо, словно в гнездышке приютились. Да и нас-то вы как без головыоставите. Ну, что мы будем делать без вас; что я, старик, буду делать тогда? Вынам не нужны? Не полезны? Как не полезны? Нет, вы, маточка, сами рассудите, какже вы не полезны? Вы мне очень полезны, Варенька. Вы этакое влияние имеетеблаготворное… Вот я об вас думаю теперь, и мне весело… Я вам иной раз письмонапишу и все чувства в нем изложу, на что подробный ответ от вас получаю.Гардеробцу вам накупил, шляпку сделал; от вас комиссия подчас выходиткакая-нибудь, я и комиссию… Нет, как же вы не полезны? Да и что я один будуделать на старости, на что годиться буду? Вы, может быть, об этом и неподумали, Варенька; нет, вы именно об этом подумайте – что вот, дескать, на чтоон будет без меня-то годиться? Я привык к вам, родная моя. А то что из этогобудет? Пойду к Неве, да и дело с концом. Да, право же, будет такое, Варенька;что же мне без вас делать останется! Ах, душечка моя, Варенька! Хочется, видно,вам, чтобы меня ломовой извозчик на Волково свез; чтобы какая-нибудь там нищаястаруха-пошлёпница одна мой гроб провожала, чтобы меня там песком засыпали, дапрочь пошли, да одного там оставили. Грешно, грешно, маточка! Право грешно,ей-богу, грешно! Отсылаю вам вашу книжку, дружочек мой, Варенька, и если вы,дружочек мой, спросите мнения моего насчет вашей книжки, то я скажу, что вжизнь мою не случалось мне читать таких славных книжек. Спрашиваю я теперьсебя, маточка, как же это я жил до сих пор таким олухом, прости господи? Чтоделал? Из каких я лесов? Ведь ничего-то я не знаю, маточка, ровно ничего незнаю! совсем ничего не знаю! Я вам, Варенька, спроста скажу, – я человекнеученый; читал я до сей поры мало, очень мало читал, да почти ничего: «Картинучеловека», умное сочинение, читал; «Мальчика, наигрывающего разные штучки наколокольчиках» читал да «Ивиковы журавли» – вот только и всего, а больше ничегоникогда не читал. Теперь я «Станционного смотрителя» здесь в вашей книжкепрочел; ведь вот скажу я вам, маточка, случается же так, что живешь, а незнаешь, что под боком там у тебя книжка есть, где вся-то жизнь твоя, как попальцам, разложена. Да и что самому прежде невдогад было, так вот здесь, какначнешь читать в такой книжке, так сам все помаленьку и припомнишь, и разыщешь,и разгадаешь. И, наконец, вот отчего еще я полюбил вашу книжку: иное творение,какое там ни есть, читаешь-читаешь, иной раз хоть тресни – так хитро, что какбудто бы его и не понимаешь. Я, например, – я туп, я от природы моей туп, так яне могу слишком важных сочинений читать; а это читаешь – словно сам написал,точно это, примерно говоря, мое собственное сердце, какое уж оно там ни есть,взял его, людям выворотил изнанкой, да и описал все подробно – вот как! Да идело-то простое, бог мой; да чего! право, и я так же бы написал; отчего же бы ине написал? Ведь я то же самое чувствую, вот совершенно так, как и в книжке, дая и сам в таких же положениях подчас находился, как, примерно сказать, этот Самсон-тоВырин, бедняга. Да и сколько между нами-то ходит Самсонов Выриных, таких жегоремык сердечных! И как ловко описано все! Меня чуть слезы не прошибли,маточка, когда я прочел, что он спился, грешный, так, что память потерял,горьким сделался и спит себе целый день под овчинным тулупом, да горе пуншикомзахлебывает, да плачет жалостно, грязной полою глаза утирая, когда вспоминает озаблудшей овечке своей, об дочке Дуняше! Нет, это натурально! Вы прочтите-ка;это натурально! это живет! Я сам это видал, – это вот все около меня живет; вотхоть Тереза – да чего далеко ходить! – вот хоть бы и наш бедный чиновник, –ведь он, может быть, такой же Самсон Вырин, только у него другая фамилия,Горшков. Дело-то оно общее, маточка, и над вами и надо мной может случиться. Играф, что на Невском или на набережной живет, и он будет то же самое, тактолько казаться будет другим, потому что у них все по-своему, по высшему тону,но и он будет то же самое, все может случиться, и со мною то же самое можетслучиться. Вот оно что, маточка, а вы еще тут от нас отходить хотите; да ведьгрех, Варенька, может застигнуть меня. И себя и меня сгубить можете, роднаямоя. Ах, ясочка вы моя, выкиньте, ради бога, из головки своей все эти вольныемысли и не терзайте меня напрасно. Ну где же, птенчик вы мой слабенький,неоперившийся, где же вам самое себя прокормить, от погибели себя удержать, отзлодеев защититься! Полноте, Варенька, поправьтесь; вздорных советов инаговоров не слушайте, а книжку вашу еще раз прочтите, со вниманием прочтите:вам это пользу принесет.

Говорил я про «Станционного смотрителя» Ратазяеву. Он мнесказал, что это все старое и что теперь всё пошли книжки с картинками и сразными описаниями; уж я, право, в толк не взял хорошенько, что он тут говорилтакое. Заключил же, что Пушкин хорош и что он святую Русь прославил, и многоеще мне про него говорил. Да, очень хорошо, Варенька, очень хорошо; прочтите-какнижку еще раз со вниманием, советам моим последуйте и послушанием своим меня,старика, осчастливьте. Тогда сам господь наградит вас, моя родная, непременнонаградит.

Ваш искренний друг Макар Девушкин.

Июля 6-го.

Милостивый государь, Макар Алексеевич!

Федора принесла мне сегодня пятнадцать рублей серебром. Какона была рада, бедная, когда я ей три целковых дала! Пишу вам наскоро. Я теперькрою вам жилетку, – прелесть какая материя, – желтенькая с цветочками. Посылаювам одну книжку; тут все разные повести; я прочла кое-какие; прочтите одну изних под названием «Шинель». Вы меня уговариваете в театр идти вместе с вами; недорого ли это будет? Разве уж куда-нибудь в галерею. Я уж очень давно не была втеатре, да и, право, не помню когда. Только опять все боюсь, не дорого ли будетстоить эта затея? Федора только головой покачивает. Она говорит, что вы совсемне по достаткам жить начали; да я и сама это вижу; сколько вы на меня однуистратили! Смотрите, друг мой, не было бы беды. Федора и так мне говорила прокакие-то слухи – что вы имели, кажется, спор с вашей хозяйкой за неуплату ейденег; я очень боюсь за вас. Ну, прощайте; я спешу. Дело есть маленькое; япеременяю ленты на шляпке.

В. Д.

Р. S. Знаете ли, если мы пойдем в театр, то я надену моюновенькую шляпку, а на плеча черную мантилью. Хорошо ли это будет?

Июля 7-го.

Милостивая государыня, Варвара Алексеевна!

…Так вот я все про вчерашнее. Да, маточка, и на нас в оновремя блажь находила. Врезался в эту актрисочку, по уши врезался, да это бы ещеничего; а самое-то чудное то, что я ее почти совсем не видал и в театре былвсего один раз, а при всем том врезался. Жили тогда со мною стенка об стенкучеловек пятеро молодого, раззадорного народу. Сошелся я с ними, поневолесошелся, хотя всегда был от них в пристойных границах. Ну, чтобы не отстать, яи сам им во всем поддакиваю. Насказали они мне об этой актриске! Каждый вечер,как только театр идет, вся компания – на нужное у них никогда гроша не бывало –вся компания отправлялась в театр, в галерею, и уж хлопают-хлопают,вызывают-вызывают эту актриску – просто беснуются! А потом и заснуть не дадут;всю ночь напролет об ней толкуют, всякий ее своей Глашей зовет, все в одну внее влюблены, у всех одна канарейка на сердце. Раззадорили они и меня,беззащитного; я тогда еще молоденек был. Сам не знаю, как очутился я с ними втеатре, в четвертом ярусе, в галерее. Видеть-то я один только краешек занавескивидел, зато все слышал. У актрисочки, точно, голосок был хорошенький, –звонкий, соловьиный, медовый! Мы все руки у себя отхлопали, кричали-кричали, –одним словом, до нас чуть не добрались, одного уж и вывели, правда. Пришел я домой,– как в чаду хожу! в кармане только один целковый рубль оставался, а дожалованья еще добрых дней десять. Так как вы думали, маточка? На другой день,прежде чем на службу идти, завернул я к парфюмеру-французу, купил у него духовкаких-то да мыла благовонного на весь капитал – уж и сам не знаю, зачем я тогданакупил всего этого? Да и не обедал дома, а все мимо ее окон ходил. Она жила наНевском, в четвертом этаже. Пришел домой, часочек какой-нибудь там отдохнул иопять на Невский пошел, чтобы только мимо ее окошек пройти. Полтора месяца яходил таким образом, волочился за нею; извозчиков-лихачей нанимал поминутно ивсе мимо ее окон концы давал: замотался совсем, задолжал, а потом уж и разлюбилее: наскучило! Так вот что актриска из порядочного человека сделать всостоянии, маточка! Впрочем, молоденек-то я, молоденек был тогда!..