один сидит под мостом, другой у кобылы под хвостом, а третий у нас за столом. Он был тут же схвачен и затем осужден на 10 лет. Никакого призыва к свержению советской власти не было: он критиковал личность председателя.

Как только человека сажают, начинает собираться «материал». Первое – это социальное положение. Оказывается, в эпоху НЭПа он торговал на базаре иголками, камушками для зажигалок, таблетками сахарина, т. е. выбирал патент на нетрудовое занятие. Второе – связь с заграницей: оказывается, и тут неблагополучно: какой-нибудь племянник во Франции. Третье – на производстве не выполнял норм выработки, не посещал профсоюзных собраний. Имеет выговор за опоздание на две минуты на работу. Подписался на заем в меньшем размере, чем постановлено на общем собрании коллективом рабочих и служащих. Соблюдает религиозные праздники: Рождество, Пасху. Не имеет в своем жилище портретов вождей. А тут еще какой-нибудь сексот из сослуживцев подкинет «материал» – вот вам и личность контрреволюционера, вполне установленная.

В эпоху НЭПа статьи 58–7 (вредительство), 58–14 (контрреволюционный саботаж), 58–10 (агитация) были заморожены и не применялись. Но затем, отогретые восходящим солнцем социализма, эти страшные удавы поднялись во весь рост. Притаилась также до поры до времени и статья 61 Уголовного кодекса из отдела преступлений «против порядка управления». Она преследует за неплатеж налогов и невыполнение государственных обязательств. Этот вид змеи нападает на человека всегда втроем: одна самка и два самца. Самка – это фининспектура, самцы – это сельсовет и нарсуд. Укусы их не вызывают мгновенной смерти, она наступает после продолжительных мучений, как мною было описано в случае с Василием Ивановичем в ст. Тульской. Единственное средство против их укуса – это потерять личную свободу и свободу труда, т. е. поступить в колхоз или артель. Но есть люди, которые не могут воспользоваться этим лекарством: это кулаки и лишенцы – они гибнут. Ст. 61 распадается на три части, по третьей части определено наказание в два года лишения свободы и ссылка после этого сроком на 5 лет. Эта часть применяется, когда преступление признается «злостным».

Однако позволительно спросить: раз человек не уплатил налога, или не выполнил плана поставок хлеба, молока, мяса, яиц или шерсти, не запахал положенной ему по плану земли – то почему, как только человек представляет справку в суд, что он вступил в колхоз, дело прекращается? Ведь крестьянин преследовался за задания, невыполненные в прошлом.

Далее идет ст. 74 Уголовного кодекса, также из отдела преступлений «против порядка управления». Она говорит о действиях, сопряженных с явным неуважением к обществу, т. е. о хулиганстве.

Представьте себе, на первый день Пасхи по главной улице города едет извозчик. Калека лошадь припадает на одну ногу и еле-еле тащит дрожки, в которых сидят три священника в церковном облачении. У всех у них растрепаны бороды и волосы, носы и щеки горят, они пьяны, клобуки и скуфьи сбились набок, в руках – крест и Евангелие. Один горланит «аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя», другой вопит «Христос Воскресе из мертвых», третий тоже что-то кричит. Они машут крестами и Евангелием, как бы благословляя идущий по тротуару народ. Привлек ли прокурор, этот «блюститель законности», кого-нибудь за хулиганство, то есть за действия, сопряженные с явным неуважением к верованиям народа? Нет. Согласно главе Уголовного кодекса «Об отделении церкви от государства», объявлена свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды. Вот эту свободу антирелигиозной пропаганды и защищает прокурор. Если бы настоящие священники позволили себе идти или ехать и благопристойно благословлять народ, с ними поступили бы совсем иначе, несмотря на закон о «свободе религиозной пропаганды».

Мне не известны случаи, чтоб прокурор привлек партийцев, комсомольцев и комсомолок к ответственности за хулиганство, за то, что они в Светлое Христово Воскресенье, когда весь народ стоит в церкви и дожидается торжественного момента, идут вокруг церкви с факелами, бьют в сковородки, кастрюли и ведра палками, горланят, свистят, мяукают – это тоже называется правом на антирелигиозную пропаганду. И в обязанности прокурора входит защита этого права.

Я не говорю о мелких бытовых делах, которые разрешаются «по закону» только в том случае, если судья не получил взятки или телефонного звонка из вышестоящей организации, – я говорю об общей системе советских законов и судопроизводства. По закону прокурор может вступить в любое гражданское дело на стороне истца или ответчика, когда этого требуют интересы государства или трудящихся. Приведу такой пример. В народном суде 2-го участка города Екатеринодара разбиралось алиментное дело. Истица требовала с крупного партийца средства на содержание прижитого от него ребенка. Тот отрицал отцовство. Для защиты партийного тунеядца, т. е. на стороне ответчика, выступал прокурор, подвергая истицу оскорбительным допросам и издевательствам. Суд в иске, конечно, отказал. Истица, придя домой, отравилась и оставила записку: «На суде я говорила правду. В смерти моей прошу винить прокурора».

Или когда из мужика нужно выпить последнюю каплю крови – прокурор тут как тут. Да оно и понятно. Поскольку по «учению» Маркса – Ленина – Сталина крестьянство является классом, в руках которого находятся орудия и средства производства: лошади, волы, телеги, бороны, сохи, а главное – земля, то крестьянин, как представитель класса мелкой буржуазии, враждебен пролетарской «философии». Отсюда вся ненависть и жестокость коммунистов к этому классу.

Приезжает прокурор «тов. Доценко», бывший сотрудник НКВД, в колхоз. Как во всяком другом колхозе, здесь прорывы: или весенняя, или осенняя пахота сделаны не вовремя, или зерно не протравлено формалином до посева, или падеж телят, или инвентарь не отремонтирован, или же, обычно, всё вместе. А еще хуже, если первая заповедь не выполнена: хлебозаготовка!

Так как он с дороги голодный, ему сейчас же подают, смотря по сезону, либо яблоки и мед, либо яичницу в десять глазков, либо жареную баранину. Пожирая все это, он требует статистические и бухгалтерские данные, он уже знает «слабину», присущую каждому колхозу. Тычет пальцами в графы, обнаруживает отставание, невыполнение, прорывы и нагоняет на всех холоду. Правлению и бухгалтеру уже мерещится если не 58–7, то во всяком случае ст. 109 Уголовного кодекса, т. е. должностное преступление. Закончив эту протирку с песком, он спрашивает:

– А я слышал, у вас поросята продаются. Почем живой вес?

– Как же, как же, товарищ прокурор, продаем 2 руб. 50 коп. за килограмм живого веса.

– Ну, так отберите мне килограмм десять, да получше.

Он платит под квитанцию 25 рублей. Поросенка он не берет. Неудобно: скажут – прокурор взял взятку поросенком. Прокурору его привезут. И действительно, месяца через два ему привозят резанного, откормленного и отделанного уже кабана пудов на шесть. Ему по крайней мере девять или десять месяцев. Он на базаре стоит три или четыре тысячи рублей. Прокурору, чтоб заработать эти