– Это всё из-за тебя, не так ли?

И папа сказал:

– Джорджи, солнышко, это не…

Но меня было не остановить.

– Сначала у меня появляется пёс, но мне нельзя его оставить – из-за тебя. Теперь мне даже видеться с ним нельзя – из-за тебя!

– Речь не обо мне, – спокойно ответила Джессика. – Речь о тебе, Джорджина. Речь о том, чтобы ты была в безопасности.

– И с каких это пор тебя волнует это? Ты мне не мама, – выплюнула я.

Папа сказал:

– Джорджи, довольно.

Я с шумом отодвинула свой стул и потопала к выходу из кухни мимо Джессики, чьё пустое лицо так и не переменилось.

– Мне жаль, Джорджина, – сказала она. – Но эта ЭПП – это серьёзно.

Эта ЭПП.

– Меня это не волнует!

А волноваться стоило бы.

Позднее тем вечером Джессика сидела на диване и смотрела телевизор, хотя звук был выключен. В последнее время она частенько так делает, и поначалу она даже не заметила меня, когда я плюхнулась на другой конец дивана.

Я не пыталась «помириться», понимаете, но с «ты мне не мама» я, пожалуй, переборщила. И это папа сказал мне, что я больше не смогу ходить в Сент-Вуф, а не Джессика.

Когда мне грустно, я могу пообниматься с папой: у него большое уютное пузо, и тёплые сильные руки, и толстые пальцы, и он всегда пахнет, ну… папой. Но даже если бы я захотела пообниматься с Джессикой – она просто не обнимательная. Совсем. Она не столько даже худая, сколько жёсткая, и руки у неё холодные. Она вся какая-то угловатая, а вот папа мягонький. От неё всегда пахнет мылом, которым она пользуется на работе. И не цветочным – скорее медицинским.

Я нагнулась, чтобы взять пульт, и на какой-то неловкий момент Джессика решила, будто я нагибаюсь, чтобы обняться.

Как бы не так!

Она раскрыла мне объятья, но я уже отодвинулась обратно на свой край дивана, и ей пришлось опустить руки, как будто ничего и не произошло. Мне почти стало её жаль. Почти.

Её глаза были закрыты, а рот от беспокойства превратился в тоненькую ниточку, вокруг которой собрались морщинки. У неё короткие тёмные волосы, которые обычно намазаны гелем и стоят торчком. Но сегодня они были просто прилизаны.

– Привет, Джорджина, – сказала она. Вот ещё что: она никогда не называет меня Джорджи. – Как дела в школе?

– Нормально, – ответила я. Я мысленно репетировала, как расскажу им о сегодняшнем дне, и о килте мистера Паркера, и как он отплясывал, и что Рамзи забыл про день без формы, но я не собиралась распыляться ради Джессики.

Она отвернулась к окну и глубоко вдохнула, будто раздумывая, стоит ли что-то говорить. Потом снова повернулась ко мне, и я увидела на её бледном лице страх.

– Передай мне мой ноутбук, пожалуйста. Хочу кое-что тебе показать.

Она вбила несколько слов, ища нужную страницу.

Я нажала, хотя чувствовала, что у меня трясутся руки. Я уже поняла, что хороших новостей ждать нечего.

Я перечитала статью, потом закрыла ноутбук.

Голос Джессики дрожал.

– Всё развивается очень быстро, Джорджина. Поэтому я так много работаю. Я правда очень обеспокоена. Если оно распространится так быстро, как мы этого боимся, то… – Она замолчала и посмотрела на меня.

Возможно, я выглядела напуганно – не знаю. Зато знаю, что услышать, как Джессика – невозмутимая, спокойная Джессика, которая никогда не паникует, – говорит «Я правда очень обеспокоена» – это всё равно что услышать от кого угодно другого «О Боже мой, я просто в ужасе!»

В общем, она помолчала, вздохнула и сказала:

– Уверена, всё обойдётся, Джорджина. Раньше с таким всегда справлялись.

Она не смотрела на меня, так что я спросила:

– Ты обещаешь?

– Я не могу обещать. Это ведь не от меня зависит. Всё, что мы можем делать, – это усердно трудиться, стараться изо всех сил и не терять надежды.

Я посмотрела на неё – она глядела в окно, пока в телевизоре продолжала разворачиваться безмолвная драма. Потом она подняла руку – ту, что была от меня подальше, – и смахнула что-то с глаза – возможно, слезинку, но, зная Джессику, скорее нет.

Прошло два дня с маминых поминок, и я жутко соскучилась по Сент-Вуфу. Мысли о нём отвлекают меня от всего остального, даже от Большого Эксперимента доктора Преториус, который до сих пор занимал мою голову целиком. Хотя теперь осталось совсем немного – прошло уже семь дней с тех пор, как она сказала «Дайте мне неделю».

Я то и дело захожу на сайт Сент-Вуфа – там есть веб-камера, и я надеюсь хоть краем глаза посмотреть на своих собак. Вчера я видела, как мистера Мэша выводила на прогулку Сасс Хеннесси. «Ей-то в Сент-Вуф ходить не запретили», – подумала я, чувствуя, как ещё сильнее начинаю недолюбливать Джессику. Я была в такой ярости, что к глазам подступили слёзы, так что я закрыла страницу.

По крайней мере, сегодня последний день четверти.