В ней царь сообщает наследнику о его (царевича) несовершенстве и непригодности к правлению. Вина за эту способность возлагается на самого Алексея. Пётр отмечает, что и разумом и здоровьем Бог наследника не обидел, а потому вся вина за злой и упрямый нрав лежит на царевиче. При этом о своей роли и ответственности как воспитателя самодержец предпочитает и вовсе умолчать. С его точки зрения, отец за сына не отвечает. Впрочем, доступный царю воспитательный инструментарий — ругань, побои и молчание — вряд ли помог добиться успеха. Под конец царь сообщает, что принял беспрецедентное решение лишить сына наследства и выражает готовность лишь «пождать малость» его «нелицемерного обращения».

Обратим внимание на одну особенность письма — оно предельно неконкретно. Свои обвинения царевичу Пётр не считает необходимым подтверждать какими-либо аргументами или фактами. Историки прогрессивного толка и до революции, и в советское время принимали эти обвинения на веру, считая, что царь прав в суровой и беспощадной критике наследника. Но так ли это?

Безусловно, царевич не был таким ярым поклонником военного дела, как его отец. Его не привлекали шагистика, муштра — неотъемлемые части тогдашней военной науки, — оставляла равнодушной пушечная пальба, но значит ли сие, что он ничего не понимал в военном деле? Мы уже знаем, что в качестве рядового солдата Алексей в юношеские годы принимает участие в штурме Ниеншанца, в 1704 году он участвует в осаде и взятии Нарвы, в 1707-м заготовляет провиант и набирает рекрутов для армии, в 1708-м руководит (пусть номинально) фортификационными работами по укреплению Москвы, в 1711 году участвует в походе русских войск в Померанию, в 1712-м участвует в походе в Финляндию. Неужели во время всех этих походов царевич ничему не научился? В это сложно поверить, тем более что нам неизвестно ни о каких-либо крупных провалах русских войск, ни о каком-то особенном неудовольствии царя действиями наследника.

Видимо, в этой неконкретности и кроется ответ на вопрос: почему Пётр предпочёл сочинить письмо, а не поговорить с сыном? Потому что в ходе разговора царю пришлось бы не только говорить, но и отвечать на вопросы. А ответить ему было, в сущности, нечего. Такое уклонение от ответственности было для царя не в новинку. Ещё в ходе событий 1689 года, когда Нарышкины совершали переворот в пользу Петра, его сестра, царевна Софья, попыталась было лично изъясниться с братом и, скорее всего, выхлопотать помилование для своих ближайших соратников. Однако их встреча не состоялась — её не допустили сторонники молодого царя. Мы помним, как Пётр до последнего оттягивал личное объяснение с первой супругой, и вот сейчас он избегал откровенного разговора с сыном.{6}

Хотя послание на первый взгляд и предлагает царевичу выбор — нелицемерно обратиться или отречься от престола, именно отсутствие конкретики и заставляет нас вслед за Н.И. Костомаровым увидеть в нём прямой приказ об отречении. Повторяется история с разводом — царь предлагает наследнику «уйти по собственному желанию», чтобы со стороны всё выглядело гладко и корректно — «непотребный сын», осознавая своё несовершенство, отказывается от престола, и государю ничего не остаётся, как провозгласить наследника, рождённого от новой супруги.

Впрочем, на сей раз у Петра была ещё одна причина действовать окольным путём. Дело в том, что, ставя вопрос о выборе наследника, он тем самым выходил за пределы своих практически безграничных царских полномочий. Ведь одним из базовых принципов, обеспечивающих стабильность монархической системы, является отстранение людской воли, пусть даже воли самого самодержца, в вопросе выбора наследника. Безусловно, монарх мог сказать своё решающее слово в условиях династического кризиса, наличия неочевидного наследства, но полномочий лишить наследника престола у него не было. Далеко не всегда личные качества наследника устраивали правителя, но для решения этой проблемы был наработан целый арсенал средств — подбор толковых советников-опекунов, подготовка самого наследника и т.д. Но для Петра эти приёмы не годились, ибо он думал не о благе государства, а благе своей второй семьи.

Что оставалось делать Алексею? Через четыре дня он отправил отцу следующее послание:

Ответ царевича показывает, что послание отца он воспринял именно как приказ отказаться от наследства, который и исполнил. Поступить по-другому он не мог — оспорить решение царя о лишении сына наследства мог бы только патриарх, но его в Русской Церкви в тот момент не было, и Пётр уже задумал и вовсе ликвидировать этот пост.

Было и ещё одно обстоятельство — перед тем как написать ответ, царевич посоветовался со своими ближайшими соратниками — князем Долгоруковым и Кикиным. Оба советовали покориться воле отца, и оба же намекнули, что в глазах русского общества Алексей всегда будет оставаться законным наследником и его шансы взойти на престол по-прежнему будут высокими.

Ответа на своё послание царевичу пришлось ждать несколько месяцев. Дело в том, что царь опасно заболел, и приближённые даже опасались трагического конца. Поведение самого наследника во время царской болезни было безупречным. Но многие из придворных и высших чинов государства настолько открыто выражали свои симпатии Алексею, что Меншиков и Екатерина перепугались не на шутку. В результате едва оправившийся от болезни царь написал сыну новое послание: