Итак, 16-го после обеда командир корпуса со штабом отправился в м. Тышовцы, чтобы там обосновать ставку своей новой роли. У южного выхода из Старого Села мы увидели выстроившихся нежинцев. Стоял хорошего состава батальон со знаменем. Командир корпуса поздоровался и задал несколько вопросов командующему полком, старшему штаб-офицеру, который отвечая, доложил, что это все, что осталось от Нежинского полка. Мы этому поверили в тот момент. Но потом оказалось, что это неверно. Через три дня Нежинский полк значительно возрос в своем составе вернувшимися к полку бродившими и разыскивавшими его чинами, которые наиболее поддались панике 15 августа и развили наибольшую инерцию по пути спасения себя.

У с. Наброж мы встретили обоз 17-го гусарского Черниговского полка, под командой знакомого мне по гарнизону г. Орла офицера, который спрашивал нас о местонахождении полка. Мы не могли удовлетворить его ответом. Между с. Наброж и м. Тышовцы наш путь пресекала колонна трофеев 10-й дивизии, взятых ею 15-го. Впервые мы увидели пленных австрийцев, обоз их, лазаретные линейки и пр. Все это направлялось в Грубешов.

Около 4–5 часов мы прибыли в м. Тышовцы. Здесь встретили генерала А. Драгомирова со штабом, начальника Сводной дивизии[74] (Гусарская и Уланская бригады без артиллерии). Дивизия стояла в районе Тышовцов. Расположившись в одном из больших домов на площади, мы тотчас занялись установлением связи и писанием приказа «по группе корпусов». Через Тышовцы с фронта 5-го корпуса направлялись в тыл раненые и пленные. Первые большею частью мрачно рисовали картину их фронта. Говорили о сильном натиске противника, больших своих потерях и трудности удержания фронта. Мы не особенно верили этому, так как официальные сведения рисовали не столь мрачными красками положение, тем не менее под влиянием пережитого уже, что ли, но мы настроены были не особенно хорошо. В Тышовцах мы стали получать сводки о положении на фронте армии, в которых все говорилось о сильных боях в 19-м корпусе под Комаровым, и что доблестный корпус успешно борется с превосходными силами австрийцев.

Наутро 17-го наша роль «командующих группой» кончилась: распоряжением генерала Плеве генерал Яковлев возвращался к своей коронной должности.

После обеда мы выехали из Тышовцов обратно по тому же пути, на Наброж, Лыкошни. Вправо, на фронте 5-го корпуса, раздавалась сильная артиллерийская канонада. Видна была масса высоких красных разрывов австрийских шрапнелей. В с. Наброж мы заехали в штаб 3-й дивизии и познакомились с обстановкой на фронте ее. В общем, было спокойно. Лишь на правом фланге, в 9-м Ингерманландском полку, против д. Кмичин, в связи с атаками на фронте 5-го корпуса, противник пытался преодолеть болотистую лощину по длинной плотине. Но метким огнем пулеметов ингерманландцев он легко отбрасывался с большими потерями. В штабе 3-й дивизии, расположенном в сливовом саду, ели много слив, а затем влезали на высокую наброжскую колокольню, чтобы обозреть оттуда фронт. Но ничего, кроме тех же шрапнельных разрывов, красных, высоких – австрийских и белых низких – наших, ничего распознать не удалось. Одно было ясно, что на фронте 5-го корпуса противник проявляет большую активность, но, видимо, безуспешно.

Между сс. Кришни и Лыкошни останавливались и смотрели на стрельбу одной батареи 3-й артиллерийской бригады, занимавшей укрытую здесь позицию, к югу от большой дороги. Батарея пыталась обстрелять большую австрийскую колонну, двигавшуюся в тылу фронта противника по дороге Стенятын – Лащов, в направлении последнего. Колонну и мы видели невооруженным глазом. Однако дистанция была предельная, и наши снаряды не долетали колонны. Она продолжала спокойно двигаться. О движении сил противника в тылу его фронта перед нашим корпусом мы и еще получали сведения, что несколько удивляло нас и успокаивало. Мы все время опасались за прочность именно нашего левого фланга, который был выигран противником в бою 15-го, несколько откинут назад и, в сущности, стал почти параллельно нашему тыловому пути на Владимир-Волынск. К тому же обеспечение его 7-й кавалерийской дивизии у Долгобычева, не считалось нами надежным. Из опыта действий этой дивизии до сих пор, особенно за 15 августа, мы вынесли не только разочарование, но и возмущение ее поведением, и вернее не поведением дивизии, которая была прекрасна, а ее начальника, генерала Тюлина. Этот последний не только не был тем вождем, которые создают историю конницы, а и вообще не отвечал требованиям, предъявляемым военному. Постоянным его стремлением было «осадить за пехоту». А некоторые его донесения, как результат разведывательной деятельности дивизии, мы, тогда пылкая, резкая молодежь, считали просто возмутительными, о чем я еще упомяну ниже[75]. К тому же 7-я дивизия уже не была подчинена командиру корпуса.

Впрочем, противник пытался, хотя и слабо, надавить на наш левый фланг, стремясь охватить его от с. Потуржин в направлении на Вишнюв – Верещин. Контрударом части 35-й дивизии и устроившейся 61-й дивизии 16–17 августа противник здесь был отброшен к Потуржин – Василюв. При этом особенно жаркое дело было в лесу, что между Верещин и Потуржин. Он был завален австрийскими трупами. Здесь впервые участвовал в деле с успехом и 42-й Донской казачий полк, содействовавший атаке частей 35-й и 61-й дивизий.

Повернув от Лыкошина на Старое Село, мы неожиданно наткнулись на огромную пехотную колонну, которая плелась без дорог, просто по полю, направляясь на с. Лыкошин. Оказалось, это была бригада 81-й пехотной дивизии, следовавшая на присоединение к 5-му корпусу, в состав которого она была включена.

В Старое Село мы заехали, – там были штабы 35-й и 61-й дивизий, – но ставку свою обосновали в деревушке Моложов, в целях избавиться от сутолоки тылов дивизий, наполнявших Старое Село, «не сидеть на штабах» этих дивизий и более спокойно, в тиши работать. Это оказалось очень удачным. Отослав и «свой тыл» в с. Мягкое, чтобы не мозолили глаза различные корпусные контролеры, суды и прочее, мы почувствовали себя спокойно и пришли, так сказать, в норму. Вечером наблюдали феерическую картину в направлении на Лащов, грандиозный фейерверк артиллерийских разрывов неприятельских снарядов, особенно были красивы красные разрывы шрапнелей, высоко в небе. Крестьяне же с ужасом прятались по хатам, крестясь и бормоча молитвы.

18-го перемен на фронте не было. Противник и мы не проявляли активности. Он даже почти не стрелял, если не считать крайнего правого нашего фланга, где по-прежнему продолжались активные попытки противника в связи с его действиями против 5-го корпуса. Наши дивизии упрочивали свое положение, укрепляя занятые позиции, как предписывалось им приказом по корпусу.