— Дэвид, — начал он медленно, — сейчас тебе и правда придется поехать. Было бы очень хорошо, если бы ты пошел со мной завтра на работу, чтобы обсудить все с Дунканом. Сразу после разговора с ним ты можешь взять машину и вернуться домой. — Он изменил тон и попытался сменить тему. — Я только что рассказывал твоей матери, что сегодня встретил на заводе очаровательного молодого человека по имени Арчи МакЛэхлан. Оказывается, он внук Джорджа МакЛэхлона.

Дэвид улыбнулся:

— Да, я знаю Арчи. Я взял его на работу прямо перед своим уходом.

— Что ж, мне кажется, он очень старательный молодой человек. Уверен, он не будет возражать, если я попрошу его подвезти меня. — Джордж сделал паузу и посмотрел на сына. — Не сомневайся, Дэвид, что в то время, пока тебя не будет, мы окажем любую необходимую поддержку твоим детям. Ты будешь отсутствовать совсем недолго, а когда вернешься, снова займешься всем сам. Но, если тебе нужно больше времени, ты, конечно, можешь пока заняться частью сада возле озера. — Он снова взглянул на Дэвида. — Тебя устроит такой вариант?

Дэвид ответил не сразу, сначала он наклонился и взял стакан с виски.

— Независимо от планов Дункана, я не хотел бы уезжать, не повидавшись с детьми.

— Конечно, нет. Я отлично это понимаю.

Дэвид медленно кивнул:

— Хорошо. — Он приподнял свой стакан, показывая его родителям. — Ладно, если вы не возражаете, я возьму это с собой в комнату.

Он направился к выходу, но потом, как бы машинально, вернулся и подошел к матери. Дэвид обнял Алисию, поцеловал в щеку и пожелал спокойной ночи.

— Доброй ночи, дорогой мальчик, — сказали его родители в унисон, наблюдая, как сын открыл дверь и вышел. Какое-то мгновение они сидели молча, словно оба потерялись в собственных мыслях.

— Все неплохо, милая, — произнес тихо Джордж, улыбаясь жене, — по крайней мере ты смогла вытянуть его на разговор.

Алисия ответила не сразу.

— Сейчас, Джордж, у него впереди много дорог, и он может выбрать любой путь.

Джордж наклонился и сжал ее руку:

— Я это знаю. И я понимаю, когда он говорит об отсутствии каких бы то ни было чувств. Это очень похоже на то, что я видел во время войны, глядя на своих друзей и товарищей, душевно искалеченных и восстающих перед необходимостью жить дальше. — Он сделал глоток виски. — Я не вспоминаю об этом, но сейчас, когда Дэвид начал описывать свое внутреннее состояние…

— С ним ведь все будет в порядке, правда?

— Да, я уверен в этом. Но должно пройти время, чтобы лед растаял, и ему придется страдать… Это неизбежно.

— Ты ведь не сказал ему всего? — тихо спросила Алисия.

— О чем? Об ультиматуме Дункана? — Он отрицательно покачал головой. — Нет, я не смог. Думаю, лучше пока все оставить так, как есть, и посмотреть, как ситуация будет развиваться дальше. — С трудом поднявшись и подойдя к жене, Джордж положил ей руку на плечи:

— Пойдем, милая. Мы тоже сейчас очень устали.

Алисия встала и обняла мужа. Они вместе вышли из столовой, думая о сыне.

Вернувшись в спальню, Дэвид прикрыл глаза и какое-то время стоял неподвижно. Он поставил стакан на туалетный столик и устало опустился на кровать.

— О, идиот, — произнес он почти шепотом. И эта фраза будто повисла в воздухе.

Дэвид лег на спину и уставился в потолок, размышлял над просьбой отца. Нужно придумать причину отказа. Но ее не было. Уже много всего было сказано за обедом, и слишком многое требовало серьезного обдумывания. Он устало поднялся и сел на постели. Родители были правы. Он понимал, что должен попытаться разобраться в себе, что когда-то действительно должен наступить конец его закрытого существования в Инчелви, а общение с другими людьми неизбежно и будет заживлять его рану. Но деловая поездка в Штаты вызывала в нем тревогу.

Дэвид встал и подошел к туалетному столику, чтобы выпить виски. Сделав глоток, он закашлялся, ощутив, как алкоголь прожигает его изнутри. Он уже решил вернуться к кровати, как его глаза остановились на фотографии около туалетного столика. Дэвид подошел и снял ее. Это был снимок, который он сделал два года назад — Софи, Чарли и Харриет в лодке на озере, мягкое вечернее солнце, отражающееся от спокойной глади воды, освещенные улыбками детские лица. Софи с трудом управлялась с веслами. Харриет сидела на корме, с открытым от удивления ртом, глядя в сторону, ничуть не сомневаясь, что скоро вытащит рыбу с помощью своего бамбукового тростника с прикрепленной к нему веревкой. Чарли тем временем стоял на одной ноге, каким-то чудом не выпадая за борт.

Улыбаясь самому себе, Дэвид протер пыльное стекло фотографии, затем повесил ее на то же место. Он сделал шаг назад, продолжая смотреть на фото, а потом увидел другой снимок, лежащий на дне ящика. Поколебавшись, решая, достать его или нет, Дэвид вынул карточку и, рассматривая, пошел с ней к кровати. Вернувшись к выцветшему желтому ватному одеялу, он лег на него и, глядя в потолок, положил фотографию себе на грудь. Через некоторое время он приподнял и посмотрел на нее.

Это была фотография его с Рэйчел свадьбы — она почти выцвела из-за того, что долгое время на нее падали прямые солнечные лучи. Возле жениха и невесты с обеих сторон располагалась толпа девушек и молодых людей, которые сгорали от нетерпения сфотографироваться с молодоженами. Слева от Дэвида, одетого в черный костюм и смотревшегося несколько необычно среди общего обилия шотландок, стоял его свидетель, Тоби, наклонившийся несколько вперед и восхищенно глядевший в сторону Рэйчел. Это была фотография, которую фотограф посчитал неудачной и заявил, что снимок «не соответствует его высоким стандартам искусства портрета». Дэвид втайне припрятал эту фотографию — она ему нравилась больше других. Рэйчел смотрела прямо в камеру, еле сдерживая улыбку и желание рассмеяться, ведь она только что незаметно отстегнула его сумку-спорран[4], и затвор объектива сумел запечатлеть ее прямо в момент падения.

Дэвид положил карточку на грудь и закрыл глаза, внезапно окунувшись в теплоту радостных воспоминаний. Он вспомнил, что отобрал этот снимок, потому что он отобразил характер Рэйчел. Открытый, веселый, невероятно счастливый. Он почувствовал, как его лицо расплылось в улыбке, и скрестил руки на фотографии, обнимая и прижимая ее к груди, и его боль постепенно отходила на второй план.

— Расскажи мне снова, пожалуйста, почему Франка назвали Фрэнки Пуш-Пуш?

— Что?

— Фрэнки Пуш-Пуш. Помнишь — твой друг в Оксфорде. Почему его так называли?

— Боже, почему ты вспомнила об этом?

— Я никогда не забываю о подобных вещах.