снова разговариваешь, Патрик. Том будет очень горд» – и приготовила нам обоим чаю, который мы пили вместе в тишине: ты – измученный и вспотевший, с голой нижней частью тела под простынями, а я – моргая и глядя на серый квадрат окна.

Я уверена: ты знал, что я впервые в этом месте. Я никогда раньше не находила повода зайти в художественную галерею и музей Брайтона. Оглядываясь назад, поражаюсь самой себе. Я – учитель в подготовительной школе Святого Луки и никогда не была в художественной галерее.

Когда мы с Томом толкнули тяжелые двери со стеклянными вставками, я подумала, что это место больше похоже на мясную лавку. Повсюду была зеленая плитка, но не того оттенка, как лужайка Брайтона, почти бирюзовая, заставляющая чувствовать себя солнечной и легкой, просто взглянув на нее, а мшистая, густо-зеленая. И еще причудливый мозаичный пол, и полированная лестница из красного дерева, и блестящие шкафы с чучелами. Ладно, это был секретный мир. «Мужской мир, – подумала я, – совсем как мясные лавки». Женщины могут заходить в гости; но за занавеской, сзади, где рубят и сортируют, – только мужчины. Не то чтобы я возражала против таких порядков в те времена. Но мне было жаль, что я надела свое новое сиреневое платье с пышной юбкой и туфли на невысокой, но все же шпильке: была середина декабря, и на тротуарах образовалась наледь, с одной стороны, а с другой – я заметила, что люди не одеваются как-то особенно для похода в музей. Основная масса посетителей была в коричневой или темно-синей одежде, и само место было темным, серьезным и тихим. А мои туфли совершенно неуместно цокали по мозаике, и этот звук эхом разносился по залам, словно из чьего-то кармана просыпались монеты.

Из-за этих туфель я была почти одного роста с Томом, что не могло его обрадовать. Мы поднялись по лестнице, Том шел чуть впереди, спортивная куртка сильно обтягивала его широкие плечи. Для крупного человека Том ходил легко. Наверху лестницы нам кивнул огромный охранник. Его куртка распахнулась, показав пару желтых подтяжек в горошек. Когда мы проходили, он вскинул голову вверх и рявкнул: «Добрый день!», тяжело сглотнув и моргая. Том, должно быть, поздоровался, он всегда отвечал людям, но я сомневаюсь, что мне удалось выдавить из себя что-то кроме ухмылки.

Том рассказал мне все о тебе. По дороге в музей мне пришлось снова выслушать его описание Патрика Хэзлвуда, хранителя западного искусства в Брайтонском музее и художественной галерее, который был приземленным, как и мы, дружелюбным, нормальным, без особых достоинств, но образованным, знающим и культурным. Я слышала это так много раз, что убедила себя – ты окажешься прямой противоположностью. Пытаясь вообразить тебя, я увидела лицо учителя музыки в церкви Святого Луки: маленькое, заостренное, с мясистыми мочками ушей. Меня всегда удивляло, что этот учитель, мистер Рид, был так сильно похож на музыканта. На нем были костюм-тройка и часы-брелок, и его тонкие руки часто указывали на что-то, как будто он был готов в любой момент начать дирижировать оркестром.

Мы прислонились к перилам наверху лестницы и огляделись. Том был там много раз раньше и очень хотел показать мне картины.

– Смотри, – сказал он. – Эта – знаменитая.

Я прищурилась.

– Ну, это известный художник, – добавил он, не назвав мне имени. Я не настаивала. Я тогда ни на чем не настаивала. Это была мрачная картина: почти все черное, краска пыльная, – но через несколько секунд я увидела, как из угла протянулась белая рука.

– «Воскрешение Лазаря», – сказал Том, а я кивнула и улыбнулась ему, гордясь тем, что он знал это, и желая показать, что впечатлена. Но когда я посмотрела на его обычно твердое лицо – этот широкий нос, эти спокойные глаза – оно, казалось, стало мягче. Его шея была розовой, а губы – сухими.

– Мы рано, – заявил он, глядя на свои толстые наручные часы, подаренные отцом, когда он решил пойти в армию.

– Он будет недоволен?

– О нет, – сказал Том. – Он не будет недоволен.

Тогда я поняла, что Том будет возражать. Когда бы мы ни встречались, он всегда приходил точно вовремя.

Я заглянула в холл и заметила спрятанного у края лестницы огромного разноцветного кота, который, кажется, был из папье-маше. Не знаю, как я пропустила его, когда проходила мимо, но, разумеется, это было не то, что я ожидала увидеть в таком месте. Он лучше смотрелся бы на Дворцовой пристани, этот кот. Я все еще ненавижу его чеширскую ухмылку и кислотный взгляд. Маленькая девочка сунула пенни в прорезь на его животе и широко развела руки, ожидая, когда что-нибудь произойдет. Я подтолкнула Тома, указывая вниз.

– Что это за штука?

Том рассмеялся.

– Красиво, не правда ли? В его животе загорается лампочка, и он мурлычет, когда кормишь его деньгами.

Девочка все еще ждала, и я – тоже.

– Сейчас ничего не происходит, – заметила я. – Что он делает в музее? Разве его место не на ярмарке?

Том бросил на меня слегка озадаченный взгляд, прежде чем разразиться смехом: три коротких смешка с зажмуренными глазами.

– Терпение, милая Марион, – сказал он. Я почувствовала, как кровь в моей груди закипает.

– Он ждет нас? – спросила я, готовая рассердиться, если это не так. В школе были рождественские каникулы, и Том тоже взял выходной. Было много других дел, которыми мы могли бы заняться в свободное от работы время.

– Разумеется. Он нас пригласил. Я говорил тебе.

– Я никогда не думала, что встречусь с ним.

– Почему? – Том нахмурился, снова глядя на часы.

– Ты так много о нем говорил… Я не знаю.

– Пора, – сказал Том. – Он опоздал.

Но мне хотелось выяснить.

– Я думала, что его на самом деле не существует. – Я рассмеялась. – Ну, знаешь, что он слишком хорош, чтобы быть правдой. Как Волшебник из страны Оз.

Том снова посмотрел на часы.

– Во сколько, он сказал? – спросила я.

– В двенадцать.

Мои собственные часы показывали две минуты до полудня. Я попыталась поймать взгляд Тома, подарить ему ободряющую улыбку, но его глаза продолжали метаться по комнате. Все остальные были сосредоточены на конкретных экспонатах, стояли перед ними, склонив голову набок или взявшись за подбородок. Только мы просто чего-то ждали и смотрели в никуда.

– Еще нет двенадцати, – предположила я.

Том издал странный горловой звук, похожий на беззаботное «ага», но больше на хныканье.

Затем, отойдя от меня, он поднял руку.

Я подняла глаза и увидела тебя. Средний рост. Примерно тридцать лет. Белая рубашка, идеально отглаженная. Жилет