темно-синего цвета, хороший крой. Темные локоны, слишком длинные, но аккуратные. Изящное лицо: густые усы, розоватые щеки, широкий лоб. Ты смотрел на Тома без улыбки, с выражением глубокой отстраненности. Ты рассматривал его так же, как другие в зале рассматривали экспонаты.

Ты быстро пошел вперед, и только когда достиг своей цели и сжал руку Тома, твой рот расплылся в улыбке. Для человека в хорошо скроенном жилете и с густыми усами, отвечавшего за западное искусство 1500–1900 годов, у тебя была удивительно мальчишеская улыбка. Она была неширокой и приподнимала рот сбоку, как если бы ты пытался разобраться, каким образом Элвис Пресли выполняет какое-то движение. Я помню, что думала тогда и почти хихикала над абсурдностью этого.

– Том, ты пришел.

Вы оба энергично пожали друг другу руки, и Том опустил голову. Я никогда раньше не видела, чтобы он делал это; он всегда прямо ловил мой взгляд, сохраняя спокойствие.

– Мы раньше времени, – сказал Том.

– Нисколько.

Ваше рукопожатие длилось слишком долго, и Том убрал руку, а затем вы оба отвернулись. Но ты отошел первым. Когда ты впервые встретился взглядом со мной, твоя мальчишеская ухмылка превратилась в более широкую, более профессиональную улыбку, и ты сказал:

– Ты привел свою подругу.

Том откашлялся.

– Патрик, это Марион Тейлор. Марион – учительница. Подготовительная школа Святого Луки. Марион, Патрик Хэзлвуд.

Я держала твои прохладные мягкие пальцы мгновение, а ты смотрел мне в глаза.

– Счастлив встрече, моя дорогая. Пообедаем?

– Наше обычное место, – объявил Том, открывая дверь в кафе «Часовая башня».

Я была удивлена по двум причинам. Во-первых, что у вас с Томом было «обычное» место, а во-вторых, что им было кафе «Часовая башня». Оно было мне знакомо, потому что когда-то мой брат Гарри заходил в него за кружкой чая перед работой; он сказал, что там уютно, а чай настолько крепкий, что снимает не только эмаль с зубов, но и поверхность с пищевода. Однако сама я там никогда не бывала. Когда мы шли по Норт-стрит, я предполагала, что ты отвезешь нас в какое-нибудь место с белыми скатертями, толстыми салфетками для смешанного гриля и бутылкой кларета. Может, ресторан в отеле Old Ship.

Но вот мы здесь, в засаленной духоте кафе «Часовая башня», твой элегантный костюм – словно красная тряпка для быка, маячащая среди бывших армейских плащей и серых макинтошей, а мои шпильки выглядят так же нелепо, как и в музее. Кроме молодой девушки в розовом фартуке за прилавком и старухи в бигуди и с сеткой для волос, склонившейся в углу над кружкой с чем-то непонятным, других женщин в кафе не было. У стойки стояли в очереди и курили мужчины, их лица блестели от пара из чайной урны. За столами люди разговаривали мало. Большинство ели или читали газеты. Это совсем не было местом для разговоров – по крайней мере, таких разговоров, как я себе представляла.

Мы посмотрели на пластиковые буквы, прикрепленные к доске меню:

ПИРОГ «ПЮРЕ С ПОДЛИВОЙ»

ПИРОГ «ЖАРЕНАЯ КАРТОШКА С ФАСОЛЬЮ»

ЯЙЦА С ФАСОЛЬЮ И СОСИСКАМИ

КОЛБАСНЫЕ ЧИПСЫ

ВЕТЧИНА С ФАСОЛЬЮ

ПУДИНГ С ИЗЮМОМ И ЗАВАРНЫМ

КРЕМОМ

ЯБЛОЧНЫЙ СЮРПРИЗ

ЧАЙ, КОФЕ «БОВРИЛ СКВОШ»

Ниже был приписано от руки:

В ЭТОМ ЗАВЕДЕНИИ

ГОТОВИМ ТОЛЬКО НА ЛУЧШЕМ МАРГАРИНЕ

– Вы садитесь, а я закажу, – сказал Том, указывая на свободный столик у окна, на котором все еще стояли грязные тарелки поверх лужиц пролитого чая.

Но ты и слышать ничего не хотел, поэтому мы с Томом сидели и смотрели, как ты продвигался в очереди, не прекращая ни на секунду лучезарно улыбаться, затем сказал девушке за прилавком: «Большое вам спасибо, моя дорогая», – и она хихикнула в ответ.

Колено Тома подскакивало под столом, заставляя вибрировать скамейку, на которой мы сидели. Ты сел напротив и положил себе на колени блестящую бумажную салфетку.

Перед каждым из нас стояла тарелка с дымящимся пирогом и пюре. Выглядело все это ужасно: утонувшее в подливе, растекавшейся по краям тарелки, – но пахло восхитительно.

– Прямо как школьные обеды, – сказал ты. – Забудем, что я их ненавидел.

Том громко рассмеялся.

– Скажи мне, Марион, откуда вы с Томом знаете друг друга?

– О, мы старые друзья, – заявила я.

Ты взглянул на Тома, когда он с энтузиазмом набросился на свой пирог.

– Я слышал, Том учил тебя плавать.

Я счастливо улыбнулась. Значит, он говорил обо мне.

– Я не очень хорошая ученица.

Ты улыбнулся и ничего не сказал; вытер рот.

– Марион тоже очень интересуется искусством, – сказал Том. – Правда, Марион?

– Ты преподаешь искусство в своем классе? – спросил ты.

– О нет. Самому старшему – всего семь.

– Никогда не бывает слишком рано, чтобы начать, – мягко сказал ты, улыбаясь. – Я пытаюсь убедить сильных мира сего проводить в музее после обеда особые уроки знакомства с искусством для детей всех возрастов. Они колеблются: много старорежимных типов, как можешь себе представить, – но, думаю, все пойдет хорошо, не так ли? Увлеки их смолоду – и они твои на всю жизнь, вот и все.

Ты пах чем-то очень дорогим. Когда ты оперся локтями о стол, запах дошел до меня: прекрасный аромат чего-то вроде свежеспиленного дерева.

– Простите меня, – сказал ты, – я не должен говорить об этом за обедом. Расскажи мне о детях, Марион. Кто твой любимчик?

Я сразу подумала о Кэролайн Мирс, которая всегда внимательно слушала меня, и сказала:

– Есть одна девочка, которой могут пригодиться занятия по искусству…

– Я уверен, что они все тебя обожают. Красивая молодая учительница – это, должно быть, прекрасно. Ты так не думаешь, Том?

Том наблюдал, как по окну стекает конденсат.

– Прекрасно, – повторил он.

– А из него получится прекрасный полицейский, – сказал ты. – В том смысле, что у меня есть сомнения по поводу наших мальчиков в синем, но, если Том будет на службе, я думаю, мне будет легче спать в своей постели ночью. Какую книгу ты изучал, Том? У нее было чудесное название. Что-то вроде «Бродяги и взломщики»?..

– «Подозреваемые и бездельники», – сказал Том. – И не нужно насмехаться. Это серьезно. – Сам он улыбнулся, щеки его засветились. – Но действительно хороший вариант – это «Руководство по идентификации по лицу». Это увлекательно.

– Что бы ты запомнил в лице Марион, Том, если бы тебе пришлось ее опознавать?

Том на мгновение взглянул на меня.

– Трудно с людьми, которых знаешь…

– Что бы это было, Том? – спросила я, прекрасно понимая, что мне не стоит так уж стремиться узнать. Я ничего не могла с собой поделать, Патрик, и,