— Ты могла бы положить руку на мои колени.

Ее глаза напоминали две черные луны.

— Ладно, — согласилась Бел.

Он набрал полную грудь воздуха.

— А когда им будет казаться, что мы не замечаем их, я могу провести большим пальцем по твоим губам. Словно собираюсь поцеловать тебя.

Черт, он хотел сделать это прямо сейчас. Погладить ее нежнейшую нижнюю губу своим грубым пальцем. У него пересохло во рту.

— Но на самом деле ты не собираешься целоваться, — заметила Бел.

— В присутствии моей семьи — никогда.

— Но почему?

Флинн наклонился к ней и прошептал:

— Потому что поцелуй — это очень личное, и происходит это только между мужчиной и женщиной — без зрителей.

— Но люди целуются на публике постоянно.

— Не так, как я.

Он провел кончиком языка по пересохшим губам, пытаясь выдержать долгий изучающий взгляд Бел. Интересно, она чувствует то же, что и он?

— Ого! Я рада, что мы все обсудили. Нам предстоит настоящий спектакль.

— Да, таков план действий. Мы придадим новое значение глаголу «притворяться».

Бел постаралась улыбнуться:

— Думаю, все понятно.

— Ты не будешь спорить?

— Я… — Она выпрямилась, словно стремясь избавиться от притяжения, возникшего между ними несколько минут назад. — Я так же, как и ты, желаю развеять сомнения твоей семьи. Поэтому спорить не буду. Твое предложение допустимо.

Допустимо… Словечко Гвен, а также напоминание о том, что, как бы ярко ни сверкали ее глаза, Белинда остается Рочестер.

И для Флинна общение с ней является лишь временной необходимостью. Обходным маневром. И ничем более.

— Осталось двадцать минут. — Флинн одарил ее улыбкой, которая выглядела многообещающе. Но только не для Бел.

Двадцать минут до возвращения в поместье Баньип-Рич. Через двадцать минут наступит момент, который больше нельзя откладывать. Через двадцать минут они выдадут родственникам очередную ложь, пополнив длиннейший список вранья и усложнив ситуацию еще сильнее.

Если верить сиднейскому гинекологу, опасный период миновал и эмбрионы прекрасно себя чувствуют.

Бел закрыла глаза.

Близнецы… Двое здоровых малышей. Мечта ее сестры и Дрю.

Она знала, что такое возможно, но пыталась убедить себя в том, что приживется только один эмбрион. С одним ребенком Бел справилась бы.

Но двое…

Она тяжело вздохнула. Что, если ей не хватит сил? Что, если она проиграет, как проигрывала раньше?

— С тобой все в порядке, Бел? Она посмотрела на него:

— Я с ужасом думаю… Он кивнул, глядя на дорогу:

— Есть о чем задуматься.

— Тебе тоже.

Хотя, конечно, воспитание близнецов при поддержке трех поколений, в том числе двух опытных матерей, в поместье казалось не столь устрашающим, как пребывание малышей в небольшой лондонской квартире. Флинн бросил на нее странный взгляд:

— А на бумаге все решается за считаные секунды.

— На бумаге? — удивилась Бел.

— Я говорю о судебном решении. Я позвонил, чтобы внести поправку в прошение, пока ты переодевалась.

Бел заморгала. Флинн успел известить адвокатов? Она даже не подумала об этом, потрясенная известием о двойне.

— Быстро сработано, — бросила она.

Флинн продолжал вести машину, держа руку на рычаге переключения скорости — совсем близко к ее колену.

На какой-то момент Бел показалось, что сносить прикосновения Флинна часто будет очень трудно.

Дела пошли неплохо: многозначительный взгляд там, нежная улыбка здесь… все это создавало прекрасную иллюзию романтических отношений. И Бел — по глупости или по неопытности — решила, что в дальнейшем ей будет легче и легче.

Но становилось все хуже — и не потому, что она с трудом переносила его прикосновения.

Совсем наоборот.

Ее кожа вспыхивала каждый раз, когда грубые обветренные пальцы Флинна касались ее. Он был очень привлекательным мужчиной, она — молодой женщиной, готовой к близости. Он прикасался к ней — она таяла, он слегка гладил — она дрожала. Он прислонялся к ней — она с трудом держала себя в руках.

Флинн играл… а Бел ему верила.

И его семья тоже верила. Брэдли явно испытали облегчение и радость, когда Флинн начал демонстрировать свой интерес к гостье. Заговорщики смогли усыпить их бдительность.

А беременность окончательно развеет все сомнения.

— Как ты планируешь устроить свадьбу? — поинтересовалась Бел.

— Ну, через пару недель мы снова поедем в Сидней. И там распишемся.

Она уставилась на Флинна:

— Официальная роспись и все?

Он нахмурился, удивленно глядя на нее:

— Только не говори, что надеешься на всю эту чушь с белым свадебным платьем.

— Не я, Флинн, твоя мама. Насколько я поняла, она не попала на свадьбу старшего сына. Ты хочешь лишить ее и этого удовольствия? Несчастная Дениз!

Он помрачнел и надолго замолчал, глядя на дорогу.

— Ты злишься на меня? — не выдержав, спросила Бел.

— Я сержусь на себя, Бел. Я должен был подумать об этом. Ради мамы.

Его признание обезоружило ее. Флинн Брэдли не из тех, кто легко признает свои ошибки.

— Ты готова выдержать свадебную церемонию?

— Это все равно будет брак только по документам. Дадим мы очередное представление или нет, для меня не имеет особого значения.

— Но нам придется дать клятвы.

Если вся жизнь — сплошное вранье, еще немного лжи не повредит.

Бел поджала губы:

— Мои родители произносили клятвы, когда еще не были сильно привязаны друг к другу.

А вот у Гвен и Дрю все было по-настоящему. От всей души и от всего сердца. В глубине души Бел надеялась, что встретит мужчину, который так же, как муж ее сестры, полностью отдаст себя ей.

— Предоставь это мне, — сказал Флинн. — Я что-нибудь придумаю.

Бел ощутила острый укол боли. Почему его равнодушие так ранит? Она усмехнулась: — Звучит очень романтично. Флинн ничего не ответил.

За ужином воцарилось молчание.

Флинн откашлялся:

— Ну, хоть кто-нибудь. Скажите слово. Пожалуйста.

Флинн был максимально напряжен, судя по морщинкам в уголках его губ и побелевшим костяшкам пальцев, вцепившихся в край стола. Глядя на него, Бел чувствовала себя немного лучше: не она одна испытывала стресс.