Джейсон выбрал себе специальный маршрут, наискось перерезающий альпийские луга, где давно отцвели цветы, и гору Сатву — места, где происходили исчезновения «миротворцев». Миновав открытые участки, он пожалел, что замахнулся на большое расстояние: у подножья горы вдруг начался сильный ветер, и промокшая одежда выхолодилась до самого тела. Дениз забрался между высоких глыб на склоне, глотнул из фляжки рома и закурил. А капрал отчего-то стал проявлять беспокойство, словно собака, почувствовавшая близость зверя.

— Не нравится мне здесь, — озирая голый лес через ночную оптику, проговорил он. — Всё время чудится, кто-то наблюдает за нами.

После того, как в зоне 0019 шестеро «миротворцев» вдруг скинули одежду, бросили оружие — которого, кстати, не нашли, — и отправились гулять очарованными призраками, состояние капрала было вполне объяснимо.

— Это ангелы, капрал, — пошутил Дениз. — У каждого морского пехотинца есть по одному небесному существу. Только у генерала Хардмана — два.

Эрни Флейшер не принял юмора, оторвал прибор от глаз и спрятал в футляр.

— И ветер здесь… странный.

Джейсон машинально замер, спросил осторожно:

— В чём странность, Эрни?

— Смотрите, сэр. Он дует снизу вверх. Чувствуете движение воздуха?

Дениз сотни раз бывал во всяких горах, но почему-то никогда не обращал внимания, как там дует ветер. По логике, вроде бы так и должно быть — вдоль поверхности земли… И всё-таки в замечании капрала скрывалась какая-то несообразность. Почему он обратил внимание на ветер? Ведь не слышал же капрал рассказов очарованного француза?..

— Вперёд! — скомандовал Джейсон и без всякой маскировки направился вдоль подножия, огибая гору и таким образом отклоняясь от маршрута. Через каждые десять минут он молча останавливался, определял направление ветра и шёл дальше. Спустя полтора часа они оказались с восточной стороны Сатвы.

— Эрни, — тихо позвал он. — Скажи, а теперь куда дует ветер?

Капрал повертел головой, улавливая воздушные струи лицом, указал рукой.

— Ветер дует в гору, сэр.

— А теперь подумай: мы были на юге — ветер дул в гору. И на востоке тоже в гору. Разве бывает так?

Флейшер молчал, но не оттого, что был тугодумом. Снял каску, достал из-под амортизатора сигареты и закурил. Его волнение выдавалось частыми и глубокими затяжками.

— Может, крутит в горах? — наконец предположил он. — Такое бывает.

Джейсон позволил ему докурить сигарету и повёл дальше. К северному склону, где проходила граница разделительной зоны, выстроенная из спиральной колючей проволоки и минного поля. Дальше была уже сербская территория…

Двигаться пришлось по лесу, заваленному скользкими камнями, присыпанными листвой, а когда приблизились к границе, стали карабкаться вверх по склону, чтобы в темноте не влететь на минное поле, отмеченное знаками, но тоже заметённое листьями. Северная сторона считалась самым опасным участком зоны, поскольку отлично просматривалась и часто простреливалась сербскими снайперами. Летом, в сухую погоду, сюда загоняли два бронетранспортёра и держали круглосуточные посты наблюдения и подавления огневых точек. Сейчас сюда могла заползти только гусеничная техника, и потому пехотинцы сидели в укрытиях, сложенных из камней и земли. Капрал связался с постами по радио, назвал пароль и примерный маршрут движения, чтобы не смущать парней и не выдёргивать их попусту с насиженных и относительно сухих мест.

С северной стороны Сатвы ветер тоже тянул строго к вершине горы.

Капрал опять помолчал, счищая липкую глину с ботинок, и предположил совсем уж неуверенно:

— А что, если ветер изменил направление? Пока мы шли…

Ему можно было не отвечать, поэтому Джейсон отхлебнул рома, сунул в рот жвачку и взял направление к вершине. Тем временем восток уже начинал светлеть, а ветер всё ещё подталкивал в спину, и чем выше поднимались, тем сильнее становился воздушный поток. Хорошо, что дождь кончился…

Вершина Сатвы была почти голая и сплошь изрыта полуосыпавшимися старыми и новыми земляными укреплениями и ходами сообщений. На господствующей высоте во всех происходивших здесь войнах стояла артиллерия. Во время недавнего конфликта сербы умудрились загнать сюда два тяжёлых танка и врыли их ближе к южному склону, чтобы вести огонь по хорватским позициям и селениям. Выбить с горы их так и не удалось, поэтому позицию накрыли ракетным ударом с воздуха, подняв для этой цели четыре «Миража». Перевёрнутые танки сейчас ржавели под дождями и светились во тьме красноватым, червонным золотом.

Обезображенная каменистая земля на вершине была густо нашпигована противопехотными минами всевозможных типов, от прыгающих «лягушек» до шариковых, называемых в просторечии сапёрными пулемётами. После развода конфликтующих сторон сербы ещё пару месяцев каким-то образом пробирались на вершину и вели снайперский огонь по хорватам, ибо сама гора и несколько поселений с южной её стороны всегда принадлежали боснийским сербам. Они влезли сюда и после минирования, так что двое храбрецов остались лежать возле неглубоких чёрных воронок, и немцы, в то время охранявшие зону, не стали вытаскивать убитых, оставив в назидание всем, кто захочет сунуться на Сатву.

И пролежали они здесь меньше суток, до темноты следующей ночи, а потом исчезли. Тогда этому не придали особого значения, посчитав, что упрямые сербы пробрались на вершину и унесли трупы. Через посты, минные поля и спирали колючей проволоки, высотой до двух метров…

Джейсон выбрался на гору, когда половина неба, покрытая рваными тучами, налилась синеватым, свинцовым светом.

Ветер остался за спиной!

Он трижды спускался с вершины вниз метров на сто, и трижды, снова поднимаясь, улавливал границу ветра: скользнув по крутому склону, он уносился ввысь, а изрытая голая площадка, величиной в четыре футбольных поля, оставалась в полном покое, и в неподвижном воздухе дым от сигареты тянулся вверх чуть извилистой и бесконечной струйкой…

Чувствуя озноб, теперь уже не от холодного ветра, Дениз приблизился к краю минного поля и сел на вывороченный камень, от которого бежала по земле едва заметная проволочная растяжка. И ощутил, что и сам внутренне как бы натянулся, напрягся и замер в таком состоянии, ожидая то ли счастья, то ли внезапного взрыва. В тот миг он ещё не видел, что его напарник Эрни Флейшер, сбросив на землю амуницию, стаскивает с себя одежду…

Мамонт протянул руки к огню, от пахнувшего жара мгновенно оттаяли заиндевевшие ресницы, изморозь превратилась в слёзы.

Он был в ловушке, прилетел, как мотылёк на свет, и сопротивление сейчас было невозможно, хотя в кармане фуфайки лежал пистолет. Оценка ситуации длилась мгновение, ровно столько времени потребовалось и непрошеным гостям, принёсшим огонь.