Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Представляешь, вчера ночью саркофаг с прахом тетушки Тьяны раскололся. Прям вот взял и треснул. От крышки и до самого основания.
– У… – многозначительно протянула я, притворно зевнула.
– А перед этим, говорят, вспышки света над кладбищем видели. И грохот слышали. И рычание!
– Рычание? – Я пыталась придать голосу удивленные интонации. Сквозь удивление и страх прорезался, но он был вполне уместен.
– Ага! Ужасное!
Изображать спящую было уже невежливо – пришлось сесть на постели и выдавить из себя приветливую улыбку.
Матушка была одета по-домашнему – в строгое серое платье и передник. Из-под белого чепца выбивалось несколько пшеничных прядок, одна змеилась по шее. В синих глазах отражался испуг.
– Ага, я тоже, когда услышала, перепугалась, – кивнула матушка. – Но слуги сказали, ничего странного на кладбище не нашли. Только саркофаг раскололся, и все. И кто тогда рычал, спрашивается? И вспышки эти…
Я нервно сглотнула, а потом в голову ударила шальная, но очень дельная мысль.
– А… А может, сама тетушка Тьяна? – робко предположила я. – Ну ты же помнишь, какой у нее характер… был. Может, она с кем-то из соседей по кладбищу поругалась ну или подралась.
Мама поморщилась:
– А ведь действительно… Но я все равно хочу мага вызвать. Это же по его части, верно?
– Не надо мага! – выпалила, а потом поняла, что натворила, и покраснела жутко.
– Ну-ка, ну-ка… Что у нас с этим прохвостом?
– Ничего, – пробормотала я.
– В глаза мне посмотри! – Голос родительницы прозвучал невероятно строго. Я таких интонаций никогда не слышала.
Смотреть не хотелось, но ослушаться, конечно, не могла.
– Влюбилась?
– Нет! – громко возмутилась я. И даже отшатнулась.
Мамулечка смерила пристальным взглядом, кивнула:
– Правильно. Незачем в таких, как этот господин Райлен, влюбляться.
– А… а что случилось-то?
Мама фыркнула. Громко и возмущенно. Почти как моя Искра, когда ей вместо обещанного яблока морковку приносишь.
– Да за ним полгорода волочится!
Я удивленно приподняла брови, а родительница продолжила:
– Представляешь, вчера какие-то девицы сами к нему знакомиться подошли. А он, бесстыдник, вместо того чтобы отрезвить дурочек и напомнить о приличиях, разговор завел. И это на глазах у всего города! Мы с госпожой Дюи в ужасе. Но ладно он, а девицы-то, девицы! И куда только родители смотрят?
Ой, как же мне захотелось натянуть на голову одеяло… или хотя бы подушкой прикрыться. Щеки вспыхнули, как по заказу. Уши тоже.
– Вот! – наставительно протянула мамочка. – Видишь, даже тебе стыдно, хотя ты ни при чем. А этой троице…
– Троице? – сглотнув переспросила я.
– Ага. Три соплюшки. Так и вешались на него, так и вешались!
О Богиня! Милая, любимая моя, ласковая! Не выдай нас, умоляю!
– Кстати, Фиска сказала, вы немногим раньше меня в поместье вернулись. Где так долго гуляли?
Нигде! – хотела выпалить я, но вовремя вспомнила, что с мамой этот фокус не пройдет.
– На сеновале возле дальней конюшни.
– На сеновале?
– Мы… ну, ну вернее близняшки, очень хотели звезды считать.
– Что? – искренне изумилась мама.
А я совсем растерялась, потому что после рассказа о «трех соплюшках» из головы вышибло все умные мысли, в том числе подробности этой нелепой легенды про сеновал.
– Б… Близняшки в каком-то журнале заметку про звездочетов прочли, – на ходу сочиняла я. – Вот и загорелись. А из окна же считать неудобно, а с сеновала все небо видно.
Мама закатила глаза и неодобрительно вздохнула, зато в Миле с Линой не усомнилась. А что, они и не такое могут…
– Надеюсь, это скоро пройдет, – вслух заключила она. Встала.
Я тоже хотела подняться, но едва пятки коснулись пола – взвыла раненой волчицей. Ох, как же так!
– Соули, что с тобой?!
Со мной рухнувшая мечта, что к утру коленка заживет сама по себе. Без лекарей и примочек.
– Я… я с сеновала вчера упала. Ударилась. Думала, все хорошо, а оказалось…
– Ох, Соули… – обреченно вздохнула мама, крикнула в распахнутую дверь: – Фиска, вызови лекаря! Наша Соули… – Нет, сообщить на весь дом, что великовозрастная дочка скакала по сеновалу, мамочка не решилась.
– Мамусик, близняшек ко мне позови, а? – жалобно попросила я.
Родительница удивилась безмерно. Просто при всей любви к сестрам добровольно с ними никогда не общалась. Даже уговорила родителей переселить меня в спальню в противоположном конце коридора – подальше от этой парочки.
В общем, просьбу пришлось обосновать:
– Они меня на этот сеновал затащили – им и развлекать! Я ж больная, встать не могу…
– А… – задумчиво протянула мама. Но близняшек все-таки позвала.
Когда вернулись с кладбища, сил читать нотации уже не было, но оставлять все как есть, я не собиралась. И сестры о моих планах догадывались, поэтому в спальню вошли понурые и с надутыми губами.
– Дверь закройте, – тихо процедила я.
Закрыли. Потом подошли к кровати и застыли, старательно изображая раскаяние. Я, конечно, не поверила и все, что думала, высказала. Правда, говорить пришлось шепотом, чтобы матушка или кто-нибудь из прислуги не подслушал. Девчонки сперва кривились и кокетничали, но к концу лекции раскраснелись всерьез.
– «Ах, господин Райлен, мы никуда не торопимся!» – зло передразнивала я. – Да вы хоть понимаете, насколько неприлично это звучит?! Или: «А мы ничего не знали, это все Соули виновата…» Думаете, такие слова вас красят? Вы хоть иногда головой думаете? Ну хоть чуть-чуть?!
– Ну… – тихонечко протянула Лина.
– Э… – подхватила Мила.
– Нет, не спорю – я и сама хороша, но вы… Да торговки с рынка и то тактичнее! Я даже не представляю, кем надо быть, чтобы умудриться вот так опозориться перед аристократом! Отец с дальних пастбищ вернется, я…
– Нажалуешься? – Старшенькая шмыгнула носом и окончательно надулась.
– Нет! Уговорю нанять для вас самую строгую гувернантку!
– Опять? – хором выпалили близняшки.
Я сжала кулаки и отчеканила:
– Да!
И плевать, что полгода назад, когда эти нахалки извели третью воспитательницу, я, как и мама, убеждала отца, что дело не в отсутствии манер, а в чувстве протеста. Мол, сестрички, на самом-то деле умные и на людях вести себя умеют, а гувернанток изводят из принципа – хотят показать, что уже взрослые и в опеке не нуждаются. Ох, зря отец нас послушал! Хотя до вчерашнего дня сестры и впрямь вели себя прилично. Шалили не больше положенного и к прохожим не приставали…