Шли месяцы. Старые раны не давали покоя «двуногому», и всё чаще ему приходилось отправляться в дурманяще пахнувшую лекарствами больницу, пока однажды он не остался там навсегда. В библиотеке одинокому Рону стало совсем тоскливо, и даже книги, которые он читал, не радовали, а наоборот, душили, словно петля живодёра. Он стал мрачным и всё больше молчал, проводя время в самоубийственных рейдах в глубины портовых подземелий, или в одиночестве прогуливаясь по набережной, разглядывая корабли. В один из дней одинокого кота посетила странная мысль:

«Теперь я сам стал как «двуногий». Хожу, тоскую целыми днями и не знаю, что мне от жизни моей кошачьей надо. Какая чушь! По крайней мере, одно я знаю точно — я хочу вычистить всю книжную пыль из шёрстки и никогда больше не возвращаться в этот подвал!»

Он понял, что скучает по морской жизни. Размеренное движение палубы, запах рыбы, крики чаек, даже гадкая морская сырость, всё это напоминало ему о прежних деньках, будоража загадочную кошачью душу. В один из дней Рон вышел на пирс с твёрдой решимостью сесть на первый попавшийся ему корабль. На суше он чувствовал себя лишним, как рыбий хвостик в миске с молоком, а в море было привычней, да и мыши в трюмах авось не перевелись. Так Рон попал на «Агиа Елени» и стал одним из команды морских котиков.

Сейчас он, как и вся остальная команда, растопырив уши, смотрел вслед «двуногой» и той волшебной танцовщице. Той, которая дополнила волшебный звук волшебным движением, переворошила, будто шаловливой лапкой, осеннюю листву, души бывалых «маусхантеров» и теперь уходила, равнодушно поводя хвостом.

Рон знавал много разных кошек, но эта тронула его, подло царапнула коготком по уязвимому месту. Красивая кошка, но… Кого он обманывает! Кому нужен мрачный балбес с рваными ушами, который только и умеет, что душить крыс. Все воротят от него нос и отходят в сторону, стоит лишь познакомиться чуть поближе. Это странно. Чем он заслужил такое отношение? Хотя так ли это важно теперь?..

«Чарующий звук!» — что за чушь? Вот уж никогда не подумал бы, что вой дудки может внести такую смуту в кошачий отряд. Глупые напарники всё ещё сидят, как идиоты, блаженно прислушиваясь к давно затихшим звукам.

— Отделение, подъём! — Раз уж они, как слепые котята, сами не способны ни на что, надо их встряхнуть! Пора довести операцию до конца, а не пялиться на ужимки глупой эгейской пуховки! Певички, танцовщицы — всё это отвлекающие факторы! — Даю вам полчаса, чтобы привести в порядок головы! Ещё немного — и вы друг друга вместо крыс пожрете.

Команда наконец немного пришла в себя, три пары глаз внимательно смотрели на своего командира.

— Видимо, Элефант прав, — продолжал Маршал, — зря мы рассредоточили силы. Попробуем пойти единым фронтом. Нанесём мощный удар по укреплениям крыс и отступим. Затем подойдём с фланга и поступим так же. Удар — и отступление, удар — отступление. С разных флангов, но мощно и быстро. Это деморализует противника. А теперь — брысь! Сбор здесь через два часа.

«Маусхантеров» не надо было просить дважды — всё же элитное подразделение! Они разбежались кто куда, и Маршал остался в гордом одиночестве. Сначала он привёл в порядок шерсть, а потом бесцельно побрёл по кораблю. Скучно. Кругом плещется вода, игрушечные разгромы игрушечных крысиных армий… Всё это так нелепо, котячий сад какой-то!

Эх, Пуля, разве мог ты представить, что боевой товарищ, бесстрашно шедший с тобой на самые опасные дела, будет охотиться на крыс и мышей, будто он простой деревенский увалень.

Маршал запрыгнул на крышу рубки и сверху окинул взглядом палубу. «Двуногие» слонялись туда-сюда, говорили о ерунде, совершали глупые поступки. Тупицы! Как жаль, что нет рядом Жака.

Жак Касьон, по кличке Пуля, — самый лучший из «двуногих», по-настоящему бесстрашный и дерзкий грабитель, он был известен всей Франции. Когда его подставили сослуживцы из Группы вмешательства Национальной жандармерии — самого элитного антитеррористического подразделения Франции, он бежал из-под стражи и принялся мстить.

Сколько лет они вместе вскрывали сейфы и совершали налёты на банки и казино! Будучи умнее прочих «двуногих», Пуля успевал совершить свои нападения и скрыться прежде, чем кто-то что-то успевал понять. При этом он по-настоящему любил Маршала.

Кот опустил массивную голову на лапы и загрустил.

«Если бы я был собакой, я завыл бы на весь корабль, — думал он, — может, стало бы не так тоскливо среди всего этого сброда, и мыши, скребущие там, за широкой грудной клеткой, наконец-то сдохли бы».

Это было в Берне. Касьон сумел ограбить национальный банк, взломать «вечный» сейф и вынести очень много бумажек, которые так ценят «двуногие». На пустом полу хранилища остался лишь издевательский рисунок — лохматый оранжевый кот, выставивший вперед средний палец. Какая блоха укусила Жака и заставила так поиздеваться над полицией? Но именно после этой выходки его объявили врагом государства и назначили за его голову цену в миллион евро. Они вынуждены были бежать. Вместе. Маршал смутно помнил судорожные сборы, холодные воды Ла-Манша, куда его швырнул Жак, спасая от пуль полиции. Они чуть не погибли в той перестрелке, но всё же выкарабкались. Взломщик выдернул боевого друга из воды. Кот помнил ловкие пальцы, которые тормошили, гладили и щекотали, пока он не прочихался и не пришёл в себя. Они покинули Францию, унося в сердце запах лавандовых полей, больших денег и пороха.

— Храбрый кот помогал мне продумывать самые сложные операции и выручал в сложных ситуациях, — говаривал Жак своим сообщникам. — Как я уйду без него?

Они вместе устроились на корабль. «Двуногий» — младший матросом, а кот — «маусхантером». Это было довольно спокойное и сытное время. Небольшое грузовое судёнышко не привлекало внимания пиратов и неспешно двигалось по заданному маршруту: Алжир — Тунис — Триполи — Каир и обратно. Но однажды ночью прохладные воды Средиземного моря вновь приняли кота в свои объятия. Кто-то что-то сказал, кто-то кого-то узнал, и на палубе началась жуткая заваруха. Миллион евро — достаточная цена, чтобы лучшие друзья открыли охоту, что уж говорить о полунищих ливийских моряках. Спасла компаньонов банальная жадность. Пока матросы избавлялись от конкурентов, Пуля и Маршал уже плыли в темноте в неизвестность. Им снова повезло. Уже утром вдали показался берег Алжира. Там они поступили во французский легион. На войне, как известно, имён не спрашивают, поэтому страх преследования немного отошёл. Потянулись будни, наполненные по́том, чужой кровью, порохом и опасностью. Но это был чудесный запах! Маршал ни на что не променял бы эти дни. Жак Касьон словно заново родился, с какой-то радостной бесшабашностью бросался в бой и всегда возвращался невредимым.

Но однажды его принесли на носилках. Без головы. Мина, мышь её загрызи! Он подорвался на мине, и Маршал остался один.

Буквально в этот же страшный день на базе французского легиона взорвался фугас, выпущенный прямо из-под стен укрепления мусульманским смертником. Этот снаряд упал в пустующий на тот момент склад, и жертв удалось избежать. Но на следующий день атаку повторили, и дальше, как в дурацком, но совсем не смешном фильме, террористы лезли и лезли каждый день, преподнося новые сюрпризы, причём все более и более кровавые. Мусульмане будто обезумели — хорошо снаряжённые боевики устраивали засады и поливали минометным огнем отряды легиона, толпы грязно одетых людей штурмовали стены базы, практически каждую неделю гремели взрывы. Лазареты не справлялись с наплывом раненых, убитых не успевали хоронить. В этой кутерьме не было времени даже для того, чтобы оплакать «двуногого».