— Я же не знала, что есть такая передача.

— Ну да. Ты же у нас сноб — телевизор не смотришь. «Что я несу? — ужаснулась Татуся. — Какой сноб? Какой телевизор? Она умрет, если этот ужас не кончится в ближайшее время. Ее пригласят на запись в лучшем случае через две недели — значит, впереди две недели надежды, а пока человек надеется, он живет. А потом… потом будет видно».

— Я сегодня же позвоню и договорюсь. Кофейку сварить?

— Нет. Позвони сейчас.

— Сейчас она еще не пришла.

— Позвони на мобильный.

— Женька, не дергайся. Ее мобильного у меня нет. И потом, я сказала, что устрою твое участие в передаче? Значит, устрою. Да, кстати, я совсем забыла — пока ты спала, звонил твой отец.

Женя пошарила рукой под пледом и нахмурилась.

— Ты взяла мой сотовый? Зачем?

— Я хотела, чтоб ты спокойно поспала, и отнесла его на кухню.

— Напрасно… А если бы?..

— Не волнуйся. Я глаз с него не спускала.

— Но ведь ты видела, что звонит отец! Не надо было подходить.

— Женька, ты же не можешь заставить их мучаться неизвестностью!

— Не говори ерунду. Он прекрасно знает, что со мной все в порядке. — Она усмехнулась. — Я послала им SMS. Ладно, Бог с ними… Чего он хочет?

Татуся села рядом с ней.

— Женька, я должна тебе сказать, что ты напрасно с ним так… Оказывается, он вовсе не вызывал милицию.

— А-а… Она сама пришла. По зову сердца.

— Представь себе, сама! Они позвонили твоему отцу и попросили о встрече, чтобы выяснить какие-то подробности, связанные с убийством твоего брата.

— Он лжет. Зачем им подробности? Прошло больше трех лет…

— Тем не менее. Они как-то связывают это с убийством Сапрыкина.

— Чушь какая! Я не верю ни одному его слову. И ты не веришь. Потому что таких совпадений не бывает. А он просто не смог придумать ничего лучше.

— Женька, я не знаю… может, ты и права, но он в ужасном состоянии…

Женя вскочила с дивана и чуть не упала, запутавшись в пледе.

— А я? А Машка? Что с ней? Где она? И ты смеешь говорить мне об отце, который все это устроил?

— Почему ты думаешь, что это он?

— Я же тебе объясняла — отец вызвал ментов, хотя я просила его этого не делать. И этот гад их заметил.

— С чего ты это взяла?

— Уже не говоря о том, — продолжала Женя, — что я должна была выйти из дому в десять вечера, а из-за прихода ментов совершенно потеряла голову и выскочила в девять. И он это тоже видел.

— Повторяю — откуда ты знаешь?

— Да потому что он оставил мне диктофон с записью: «Условия сделки надо выполнять»! Откуда я знаю — может, он караулил во дворе?

— Милиционеры же были в штатском!

— Не смеши.

— И потом, тебе не кажется, что раз у него была запись Машиного плача, значит, он и не собирался возвращать ее?

— Неправда! — Женин голос задрожал. — Он предупредил меня про теплые вещи. И потом, у него было больше двух часов — он вполне мог успеть.

Татуся покачала головой и осторожно сказала:

— Мне кажется, ты ошибаешься. Я, конечно, все понимаю, но…

— Что? — зло переспросила Женя, прищурив глаза, и, не дослушав, выбежала в коридор и заперлась в ванной.

«Как она сказала? “Я все понимаю?” Разве может она понимать? Разве еелишили способности дышать? Разве ее жизнь кончилась, потеряла смысл? Это кончилась моя… потому что она кончилась, кончилась, кончилась…»

Вначале ей казалось, что все это происходит не с ней, что это сон, кошмар, который рассеется сразу, как только она откроет глаза и рядом окажется Машка — ее ручки, смешные пальчики на ногах, теплая головка, пахнущая карамелью, шелковистые волосики, животик, перевязочки, родинка на попке… Женя вспомнила, как Маша спала, держа во рту большой пальчик, так как с самого рождения не признавала соску… Как каждый раз перед сном, когда Женя гасила свет в ее комнате, она спрашивала: «Тут никакого страшного нет?..» Вспомнила ее смешные словечки и не по-детски серьезный взгляд… Неужели этого никогда больше не будет в ее жизни?.. И если так, то, конечно, все кончилось, и совершенно неважно, сколько ей осталось — несколько дней, недель или даже лет. Это уже не имеет значения, потому что каждое из оставшихся ей мгновений жизни будет мукой, которая рано или поздно ее убьет.

Она вспомнила родителей, и от жалости у нее заныло сердце. Старые, беспомощные, одинокие… Одинокие, потому что она, Женя, никогда не сможет простить…

— Женька, открой!

Женя ополоснула лицо холодной водой и открыла дверь.

— Ты не должна… слышишь? — сказала Татуся и посмотрела ей в глаза. — Ты не должна раскисать. Ты выла сегодня всю ночь, я слышала… Ты сойдешь с ума, если не возьмешь себя в руки.

— Да. Все. Взяла. Прости. — Женя вытерла лицо и повесила полотенце. — Только никогда больше не говори мне об отце. Я, конечно, вернусь к ним, потому что они старые и больные, а я не зверь и не брошу их. Но никогда не говори мне о нем. Потому что это он виноват в том, что произошло. Вот только дай мне пробыть у тебя еще немного… Ничего?

— Господи, Женька, о чем ты! Живи хоть всю жизнь. На следующей неделе пойдем с тобой на передачу, и я уверена…

Женя дернула ртом.

— Ладно, Татка, свари лучше кофе…

Когда они сидели на кухне, Татуся спросила:

— Так о чем ты говорила с этим капитаном, как его?..

— Гулиным, — подсказала Женя и махнула рукой: — И говорить не стоит. Все это бездарная и бессмысленная милицейская рутина. Рутина из рутин.

— И все-таки?

— Для начала расскажите, как это было, — попросил Гулин, и Женя, закрыв глаза, в который раз стремительно прокрутила в памяти картину того дня.

Когда она увидела, что Маши в песочнице нет, она почти не испугалась, потому что ей и в голову не пришло, что девочку кто-то похитил. Она была уверена, что Маша вылезла из песочницы и перешла на ту сторону двора, где находился подземный гараж, вернее, вентиляционная надстройка над гаражом — иногда, если ей надоедало играть в песке, они прогуливались там вместе в поисках красивых камней и цветных стеклышек. Женя бросилась туда, но там никого не оказалось. Она крикнула растерянно озиравшейся Лоре, чтобы та стояла на месте, и побежала к подъезду — в надежде, что Маша каким-то невероятным образом незаметно для нее одна отправилась домой, но ни в подъезде, ни на лестнице, по которой Женя, перескакивая через три ступеньки, добежала, задыхаясь, до пятого этажа, девочки не было. Она снова бросилась во двор, но по растерянному выражению Лориного лица сразу же поняла, что чуда не произошло.