— Будут. Хотя Гулин считает, что это безнадежно.

— Почему?

— Заказные убийства вообще плохо расследуются, а уж через три года…

— А это заказное убийство?

— Судя по всему — да.

Они помолчали.

— Как ты догадалась? — наконец спросил Митя, закуривая. — Расскажешь?..

— Сейчас? — нахмурилась Женя. — Тогда дай мне сигарету.

Митя протянул ей пачку «Парламента» и дал прикурить. Женя затянулась и продолжала молчать, упорно глядя в окно.

— Увидела Костину фотографию и заметила, что они похожи? — спросил Митя, видя, что она не решается начать.

— Может быть, я и заметила некоторое сходство, но тогда не придала этому особого значения. А потом сопоставила то, что ты рассказывал о Костином бизнесе, с тем, что он был в Нью-Йорке еще до приезда Виктора в Москву, и с тем, что Виктор взял у представительского бухгалтера сто тысяч и не вернул.

— Как ты об этом узнала?

— От Гулина. Это же те самые сто тысяч, из-за которых похитили Машку! И похититель — сын бухгалтера — считал, что во всем виноват Виктор и что наша семья должна вернуть ему долг.

— То есть ты думаешь, что в Нью-Йорке Костя встретился с твоим братом и предложил ему вложить деньги в свой бизнес?

— Именно так.

— А бухгалтер…

— Бухгалтер наверняка имел свой интерес. Думаю, они договорились поделить деньги — ведь они дружили…

Митя молча кивнул и вытащил из пачки еще одну сигарету.

— Так вот, — продолжала Женя, — через полгода Виктор приехал в Москву за «дивидендами» и отправился на встречу с Костей. Я, правда, не знаю, почему это происходило на даче…

— Костя любил там бывать… — тихо сказал Митя, — даже зимой…

— Тогда понятно. Виктор приехал, увидел, что Костя убит и что денег ему не видать, и… — Она осеклась.

— И его осенило, — сквозь зубы проговорил Митя. — А потом он пришел к Косте и взял записную книжку с ПИН-кодами…

— Ты уверен, что хочешь все это слушать?

— Я должен знать. Давай дальше.

Женя немного подумала и продолжала, тщательно выбирая слова.

— Ты спрашивал, как я догадалась… Помнишь, в тот день, когда мы встретились на телевидении, ты говорил про школу и свое увлечение химией? Ты тогда сказал, что у тебя на даче до сих пор хранятся какие-то реактивы…

— Так вот почему ты потом спрашивала, какие именно…

— Да. Когда ты сказал, что на даче была серная кислота, все встало на свои места. Я не могла понять только одного — как могло случиться, что никто не заметил подмены, даже родители.

— И как же?..

— Мне пришлось поговорить с мамой. Я завела разговор издалека, чтобы она ни о чем не догадалась… Видишь ли, мои отношения с братом… как бы это выразиться?..

— Оставляли желать лучшего… Я знаю.

— Так вот, — Женя говорила быстро, стараясь избегать его взгляда, — когда они приехали в морг на опознание, им сказали, чтобы они не смотрели на лицо… что им станет плохо… Вот.

Женя потянулась за следующей сигаретой, и он заметил, что у нее слегка дрожат руки.

— Прости… Словом, они опознали его по фигуре, по одежде и по часам, которые он демонстрировал им по приезде…

— Ты не допускаешь мысли, что это он убил Костю? — спросил Митя после некоторого молчания.

— Нет. Зачем бы он стал его убивать? Убив должника, деньги не вернешь. Но дело даже не в этом. Он бы никогда не решился на убийство. Он всегда был трусом. Ты когда-нибудь видел мидовского чиновника? Прилизанного, правильного, выслуживающегося перед начальством… А он был именно таким. Если бы он не струсил, он бы смог достать деньги и вернуть Мухину — обратился бы к отцу, ко мне, продал бы квартиру. И ничего бы не случилось…

— Но ведь убил же он потом…

— Вот именно — потом. После трех лет подполья это был уже другой человек. Он свихнулся — от страха, от ненависти, от одиночества… И начал убивать. Из мести. Сапрыкина — за то, что тот завалил его на выездной комиссии. Данилову — потому что ему не давался французский. Хинштама — за статью об отце.

— Это не более чем предположение.

— Нет. Про Сапрыкина мне сказал отец. А я достаточно хорошо знаю своего братца, чтобы понимать, что для него могла означать возможность стать международным чиновником и как он мог ненавидеть человека, который его этой возможности лишил.

— Хорошо, допустим. А Данилова?

— С Даниловой было сложнее… Я, конечно, понимала, что плохие оценки — недостаточная причина для убийства, и решила пойти к Сапрыкиной, которая работает на мидовских курсах, чтобы попросить ее что-нибудь выяснить, — не особенно, впрочем, рассчитывая на успех. Но мне повезло. Во-первых, безутешная вдова знала Данилову. Во-вторых, за пару дней до нашего разговора она побывала на заседании кафедры, где Данилову вспоминали… Того, что она мне рассказала, вполне хватило на скромный мотив…

— То есть? Не била же она его…

— Нет. Но она, несмотря на возраст, была человеком либеральных убеждений и не считала нужным это скрывать. А для моего брата это как красная тряпка для быка. Во-вторых, она была принципиальна и не стеснялась ставить двойки и называть плохой перевод плохим переводом, даже когда имела дело с сынками высокопоставленных мидовских чиновников… Что касается Хинштама…

— С Хинштамом — ясно, — перебил Митя и задумчиво постучал по столу пачкой сигарет.

Женя внимательно взглянула на него:

— Может, пойдем? Уже начало восьмого… Татуся обещала приготовить что-то феерическое… да и Гулин, наверное, уже вернулся с работы… Ты не забыл? Мы сегодня обмываем его майорские звезды.

— Ах да… Что ж, пошли.

Митя сгреб со стола сигареты и зажигалку и подал ей пальто. Они вышли на морозный воздух и медленно направились к машине.

— Будем считать, что это история с хорошим концом, — задумчиво произнес Митя и привлек ее к себе.

— В этой истории ты потерял брата…

— Да… Зато я нашел жену и дочь. А? Как ты думаешь? Женя уткнулась ему в плечо и ничего не ответила — только закрыла глаза и улыбнулась одним уголком рта.