Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется без решения как можно скорее вопроса об установлении прочного материального содержания духовенству трудно от него многого и требовать.
Но кроме того есть еще важное условие, без которого церковноприходские школы не могут идти: условие это внимание к хорошим священникам. Это сильнейший стимул к поднятию дела. А это к сожалению у нас весьма мало практикуется. Человек пожертвует 100 тысяч с целью получить орден[50], начальство за него хлопочет; а священник, который получает 10 рублей в месяц за уроки Зак[она] Божия в сельской школе и иногда 7 или 6 рублей издерживает на проезд в течение месяца, ничем не награждается. Его представляют к награде, а архиерей его имя вычеркивает, чтобы своим дать преимущество, или в массе представляет в Синод, и там бедный попик тонет в море представлений зауряд.
А нужно другое, и крайне нужно. И сделать это не трудно. Нужно, чтобы священникам, хорошо обучающим в сельских школах, и священникам, у которых хорошие церковно-приходские школы, каждый инспектор и каждый директор народных училищ вели особые списки; о том же могли бы вести списки уездные предводители дворянства, и затем чтобы 2 раза в год эти списки лучших священников представлялись для испрашивания наград обер-прокурору Свят[ейшего] Синода непосредственно или через местного архиерея, но с тем, чтобы архиереи их представляли отдельно от наградных представлений по епархии.
Эта мера могла бы разом оживить дело церковно-приходских школ.
Для разнообразия и развлечения: сочинил стихи под заглавием: Песнь тайного советника[51]:
Слышал в разговоре между военными толки по поводу нелепых слухов об арестовании будто бы за политическую виновность одного измайловского[52] офицера. В этих толках запомнил мысли, по-моему, серьезные. Один офицер говорил так: «Слух этот вздор, но он наводит на мысль: возможен ли такой факт? По-моему, трудно допустить этот факт, но зато есть другой факт, по-моему, не менее серьезный: у нас вообще в полках товарищеское единение ослабляется. Теперь мыслимо то, что 30 лет назад было немыслимо в полку: что я, офицер моего полка, не знаю, как живет и что за личность офицер того же полка, мой товарищ. Жизнь вне полка теперь сильнее, чем прежде. Например, теперь офицер без средств занимается писанием в газетах, а для этого он должен видеться с разными литераторишками, а пожалуй и в общество их попадает; или например, офицер дает уроки, чтобы жить, а где он дает и с кем сталкивается, Бог его знает!»
– Но как это устранить? – воскликнули мы разом.
– Как, очень просто: увеличением содержания офицера настолько, чтобы он не нуждался в писаниях в газетах или в уроках, а во-вторых я бы всем офицерам дал квартиры в полку; жить в полку это очень важно для объединения офицеров, особливо молодых.
Обедал сегодня с полтавским губернатором [Е. О.] Янковским. Он умный человек, бесспорно. Из его рассказов замечателен факт усмирения крестьянского мятежа приказанием сечь. После розог, влепленных барабанщиком роты первому говоруну, молодому парню, и он и вся громада крестьян разом смирились. А бунтовали они чуть ли не два года. При этом старики крестьяне просили Янковского как о милости, чтобы дозволено было сечь негодяев.
Янковский, по-моему, очень умно говорил о необходимости восстановить мировых посредников в том виде, в каком они были в 1861 году. Крестьянам нужна осязательная власть перед глазами.
Очень метко говорил также Янковский о мировых судьях[53]. По его мнению, главное неудобство этого учреждения то, что они избираются земством, а не назначаются правительством, и вот почему: так как мировой судья часто живет одним жалованьем, то его интерес сохранить место как можно долее; а для этого он старается угождать главным воротилам и кулакам уезда, в особенности в последний год перед новыми выборами; а кулаки и воротилы в уезде нередко или красные или мошенники. Если бы выборов не было, и правительство назначало бы по представлению губернаторов мировых судей само, то мировым судьям не было бы ни интереса, ни искушения кривить правдою в угоду местным воротилам.
В «Гражданине» напечатана статья одного бывшего кадета, стоящая внимания, под заглавием: Штатские корпуса[54].
«Позорение прошлого, унижение, разрушение его входило одним из главных условий в наше “движение вперед”. Старались не оставить камня на камне, запахать самое место, где было здание. И что же созидали на месте этого? Странно сказать – часто ничего или, лучше сказать, созидали что-то такое отрицательное, так сказать полемическое. Надо было сделать непременно напротив тому, что было. Торопились ломать нервно, поспешно, даже весело. В этой быстроте торопливой ломки, говоренья, галденья, писанья – было что-то как бы обезьянье. Если и оставались какие прежние дела, то работавшие при таких делах стыдились их, старались делать прямо противное тому, что были должны делать, и – главное – подтачивать именно то дело, которое высоким доверием было передано в их преступные руки. Оставшиеся верными заветам и традициям прошлого, старавшиеся исполнять свои обязанности согласно прямому их смыслу, казались какими-то странными выродками – дикими, «допотопными». Ими пренебрегали и сверстники и высшие; их обходили как нечто уже до крайности обветшавшее, устарелое, негодное для этого веселого, торопливого, обезьяньего, бесцельного, прыганья и стрекотания. Здравый смысл заменили “новые идеи” такой низкой пробы, что они могли удовлетворять только такую пошлую и банальную толпу, какую выработали эпохи наши “оживлений” и “веяний”.