Принесли горячее, и Николь, по-прежнему молча, вернулась за стол. Потом, после небольшой паузы, она вдруг вынула из сумочки мои потертые водительские права и новенькую кредитную карточку:

– Держи, олигарх.

Я с интересом разглядывал пластмассовый прямоугольник со своей фамилией, но спрашивать, когда она успела, не стал – лицо у нее было очень уж недовольное. Я убрал документы во внутренний карман пиджака и налил себе водки.

Ганс принялся ковырять вилкой своего омара раньше, чем принесли мою порцию, а потом, ломая животному панцирь, еще смахнул половину гарнира с тарелки на пол, Николь только покосилась, но не стала делать неуклюжему немцу замечаний насчет этикета.

Но через пару минут она наморщила лоб, задумчиво постучала перстнем по столу, чтоб мы с Гансом отвлеклись от жратвы, а потом, наконец, соизволила раскрыть рот:

– Кстати, господа. Думаю, нам все-таки стоит задействовать этих академиков. Звону от них много получается, нам это пригодится. Короче, ты на этой неделе получишь научное звание, академика или профессора какого-нибудь, – повернулась она к Гансу.

Ганс поднял на лоб темные очки и, недоверчиво моргая, вытаращил прямой наводкой на Николь свои белесые глазки, но Николь уже встала и пошла к дверям.

Когда дверь закрылась, Ганс демонстративно громко рыгнул в потолок с очень независимым видом. Я это понял так, что он начал побаиваться Николь, – раньше присутствие женщины не помешало бы ему даже отлить, не то что рыгнуть.

– Ганс, дружище, тебе твой костюм нигде не жмет? – тепло улыбаясь, спросил его я, но этот дуралей ничего не понял.

Он только внимательно оглядел себя под мышками и отрицательно покачал головой.

– Даже не морщит нигде, – успокоил он меня, гордо поведя огромными плечами.

Сомарами мы расправились практически без потерь с нашей стороны – разве что я пролил Гансу немного соуса на новенькие туфли, а Ганс, дернувшись от внезапного ожога, уронил на колени Николь ведро со льдом.

Потом они немного поорали на меня, а затем мы вышли на балкон – Николь показалось, что публика внизу плохо нас разглядела, пока мы ужинали, так что, похоже, теперь нам предстояло отработать съеденную жратву каким-то вызывающим кривлянием.

Мы сели за маленький кофейный столик, и нам действительно принесли кофе. Потом появился невысокий мужик в смокинге и принес целый набор для курения – сигары, какие-то подставки, странного вида щипцы и прочий антураж местных завсегдатаев.

Ганс бросил на меня осторожный взгляд, и я его понял.

– Курить – здоровью вредить, – сказал я вслух, и мужик в смокинге услужливо хихикнул, подсовывая мне раскрытый ящик.

Николь заметила наше замешательство и прогнала лакея прочь, заявив, что его помощь нам не понадобится, а потом устроила мастер-класс, профессионально обрезав нам сразу по две сигары.

Гансу так понравилась серебряная гильотина, что он решил ее спереть, но Николь отсоветовала:

– Не надо, не бери. Карманы будут топорщиться, несолидно это…

Но курить мы так и не стали, даже ради понтов – Ганс, как спортсмен, в принципе не курил, а я бросил на службе, и начинать эту бодягу заново мне совсем не хотелось. Зато нам принесли коньяк – отказываться от него никто не стал.

Потом Николь еще раз вышла в холл и вернулась с кипой разноцветных проспектов. Она села рядом со мной, и мне было хорошо видно, что она там разглядывает – фотографии каких-то значительных людей, выстроенных в шеренги на огромных сценах, разноцветные бумажки с надписями вязью «диплом» или «почетная грамота», неожиданной расцветки и формы ордена…

– Академика, пожалуй, не потянем, – буркнула она себе под нос, уставившись на вложенный в проспекты лист белой бумаги с криво отпечатанным прайсом. – Вот член-корреспондент – нормально будет!

Ганс насторожил уши, отвернул разрумянившуюся морду от народа внизу и с явной угрозой в голосе заявил:

– Никаким «членом» я вам не буду. Михась, скажи ей, чтоб не выделывалась.

Николь ухмыльнулась и тихим, вкрадчивым голосом произнесла:

– А хочешь получить орден «Во славу Отечества» первой степени? По телевизору покажут. Пацаны в Саратове удавятся от зависти… Герой Отечества третьей степени. О, тут и первой степени герои есть!

Ганс даже привстал на своем стуле. Он недоверчиво сощурился на проспекты, потом перегнулся через стол, потеребил бумаги, но бумаг было много, а разбираться в них ему явно было неохота.

– А чё за орден такой? Кому дают? – снизошел он до прямого вопроса к Николь.

Николь быстро достала нужный проспект, развернула и вслух, с выражением, зачитала целый абзац текста:

...

Ганс слушал так внимательно, что мне стало его немного жаль.

– Это ж про тебя все, в точку, – пошутил я, но Ганс неожиданно строго заглянул мне в глаза и серьезным до хрипоты голосом ответил:

– Да, Михась, тут ты прав. Это про меня. Про спорт все верно сказано и про оборону тоже. Мы же, братуха, Родине служим, не то что эти штатские поцики внизу.

Он недобро уставился на «поциков» внизу, а я внимательно посмотрел на него. Ганс не шутил и явно не желал выслушивать шутки насчет своих будущих наград.

Николь полистала проспект, нашла, что искала, и добила Ганса последним абзацем:

...

Ганс обалдело потряс головой, потом потянулся, расправляя плечи, и наконец мечтательно улыбнулся:

– Это что же, «Любэ» там, что ли, будет? Еще хорошо бы «Виагру» за сиськи подергать. А вот еще «Лесоповал» – это «лучшие представители культурной общественности»?

Мы с Николь, не сговариваясь, утвердительно кивнули:

– Лучшие!

Потом Николь увидела кого-то нужного внизу, в общем зале, и быстро ушла с балкона, а Ганс, дохлебав свой коньяк, неожиданно сочным баритоном затянул «Когда мой бумер подо мной». В общем гомоне его сначала не услышали, но потом он встал во весь рост, пританцовывая, и тогда я стал ловить недоуменные взгляды снизу.