Однако сегодня ей не удалось пробудить в нем интерес. Вместо этого он впервые обратил внимание на хитрый блеск ее глаз и хорошо отработанную улыбку.

Ей почти удавалось казаться скромницей.

— Почему ты так долго не появлялся, мой возлюбленный? Или мне надо самой прийти к тебе, словно обитательнице восточного гарема?

Ее подол упал, закрыв ее ногу, и, призывно покачивая бедрами, она направилась к нему. Обольстительница не спешила, прекрасно умея тянуть время, чтобы разжечь страсть сильнее.

— Не сегодня, Эньон.

Она затрепетала ресницами и бесцеремонно провела рукой по передней части его килта. Поглаживание было легким, но, ощутив его напряженную плоть, она тихо вздохнула.

— Если ты устал, то я помогу тебе расслабиться перед тем, как лечь спать.

Ее рука нырнула ему под килт, и кончики ее пальцев скользнули по голой ляжке. И в ту же секунду он ощутил такое отвращение, что резко отстранился. На ее лице мелькнула обида, в глазах отразилось недоумение.

— Ты хочешь ту англичанку, которую привез с собой! — В ее голосе звучала обида. Поджав губы, она отступила назад. — Она не сможет удовлетворить тебя так, как умею я. Будет жаловаться, что ты наставишь ей синяков. Англичанки слишком изнеженные, чтобы хорошо порезвиться в постели. — Эньон протянула к нему руки. — Иди ко мне, мой возлюбленный. Я дам тебе то, чего ты жаждешь, как давала и раньше.

— Я это знаю, но сегодня ты мне не нужна, Эньон. Мне жаль, что приходится тебе это повторять.

Его слова были негромкими. Она быстро заморгала, словно пытаясь справиться со слезами, а потом ее лицо потемнело от гнева.

— Ну, хорошо же! Посмотрим, как тебе будет спаться наедине со вставшим членом!

— Эньон…

Она не стала задерживаться, так что он не успел попытаться хоть как-то ее утешить. Взвихрив юбки в стремительном повороте, она исчезла в глубине коридора. Ночь поглотила ее, словно ее здесь и не было.

Гордон Дуайр выругался.

Негромко, четко и с немалым чувством.

Джемма уснула только ранним утром. Ее тело протестовало против столь неожиданно возникших в этот вечер желаний и победило, отвоевав несколько часов столь необходимого ему отдыха. Постель оказалась мягкой и удобной, убаюкивая ее тело, а в ее снах присутствовал Гордон Дуайр. Можно ли считать его хозяином дома, принимающим ее у себя в гостях? Как посмотреть. Она не была вполне в этом уверена, но точно знала, что не хочет называть его своим тюремщиком, опасаясь, что это окажется правдой. Именно эти сомнения терзали ее почти всю ночь, заставляя беспокойно метаться в кровати. Кто их знает — этих мужчин.

Заря тронула розовыми пальцами горизонт — и Джемма тут же проснулась, чутко отреагировав на изменение освещения. Протирая горящие от недосыпа глаза, она посмотрела в сторону окна — и громко ахнула. Поспешно вскочив, она прошла через комнату, изумленно рассматривая застекленные рамы. Такая роскошь была ей непривычна. Подобное можно было увидеть в каком-нибудь дворце, в спальнях принцев или герцогов! Протянув руку, она провела пальцем по полоскам свинца, скреплявшим небольшие кусочки стекла, которые заполняли весь оконный проем.

— Торговля с твоим братом принесла на землю Бэррасов много хорошего.

Эти слова произнесла Ула. Она говорила, чуть понизив голос, учитывая, что час был еще очень ранний. Джемма стала поворачиваться к ней, но отвлеклась на то, чтобы рассмотреть всю комнату, где провела ночь. Стены были завешаны гобеленами, каждый из которых представлял собой настоящее произведение искусства: разноцветные нитки создавали картинки из сказаний и библейских преданий. Два огромных гобелена, размером восемь на десять футов, были закреплены на массивных деревянных балках. На одном изображался младенец Моисей, которого его мать опускает в воды реки. На втором яркие краски создавали картину осеннего урожая: большие тыквы и другие овощи красовались на растениях, а два паренька что-то пробовали вместо того, чтобы наполнять свои корзины.

— Это работа матушки лэрда. Она очень любила ткать гобелены. — Ула указала на сочный цвет, которым была изображена тыква. — Это — оранжевый Бэррасов, а вот охряной, но на мальчишках зеленый и горчичный, цвета клана Сетонов, из которого она была родом. — Ула улыбнулась своим воспоминаниям. — Многие ее гобелены на историческую тему. Или библейскую. К сожалению, у нее так и не появилась дочь, которой она могла бы передать свое умение. Только сыновья.

— Многие сочли бы это благословением и хвалили ее за то, что она так хорошо исполнила свой супружеский долг.

Ула повернулась и посмотрела на нее.

— Все дети — это дар свыше. Они дают клану жизнь и дарят счастье всем. Твоя невестка еще не в тяжести? Твой брат соединился с ней здесь, в старой башне.

— Э… Ее сейчас тошнит, и повитуха сказала, что живот у нее скоро начнет расти.

Домоправительница кивнула, озорно блеснув глазами:

— Значит, тебе тоже пора замуж.

Ула взялась за щетку для волос и похлопала по сиденью большого кресла, которое стояло рядом со столиком, на котором накануне оставили подсвечник со свечой. Она догорела до конца, оставив только небольшую застывшую лужицу, потому что Джемма так ее и не погасила. Это было транжирством, и Джемма, послушно садясь в кресло, невольно нахмурилась, осуждая себя за невнимание.

— Зря ты спала в платье.

Джемма прикусила губу, чтобы не фыркнуть от возмущения. Ночью у нее не было ни малейшего желания раздеваться! Она даже не разулась, хотя это тоже было неосмотрительно: ведь одежда могла оставить на постели грязные следы. Посмотрев в сторону кровати, она с облегчением убедилась, что ночью только закуталась в толстое покрывало. Хорошо, что она не испачкала простыни! Но спина у нее затекла из-за того, что ей пришлось лежать на проволочном каркасе и туго простеганных сборках, и тело чесалось из-за того, что она не раздевалась и сбившаяся нижняя сорочка оставила на коже складки.

«И благодаря этому Гордон смог хорошо разглядеть мои ляжки».

— Волосы у тебя все растрепались. Хорошо, что ты ранняя пташка, иначе мы не успели бы привести их в порядок до того, как кюре начнет звонить к обедне.

— Но я протестантка!

Руки Улы, расчесывавшей ее волосы, на мгновение остановились.

— Ну, конечно же. Ведь ваш король Генрих Восьмой объявил себя главой церкви и был отлучен! Плохой ты была бы подданной, если бы не слушалась своего короля. Но регент нашей маленькой королевы Марии — Мария де Гиз, и она католичка. Конечно, она родилась во Франции, а это значит, что она тоже следовала примеру своего короля. Такая уж судьба бывает у женщин: нам приходится приспосабливаться и чем-то жертвовать, чтобы выполнять капризы мужчин.

И это стало причиной войны «грубого ухаживания», которая накануне чуть не обошлась ей так дорого!