Доктор Иоганн Фест поглядел сквозь стекло, но там ничего не было, кроме густой вязкой тьмы.

Нацисты все-таки идиоты!

* * *

В Швеции, куда пришлось бежать, спасаясь от неизбежного ареста, он думал пробыть недолго, месяц, в крайнем случае, два. «Сейчас ночь бешеных псов, — сказал на прощанье Шейх, давний приятель, — Подожди до утра!» Но утро никак не наступало. О возвращении не приходилось и думать, коричневые штурмовики из СА ждали на каждом пропускном пункте. Чем именно он заслужил такую честь, доктор Фест мог лишь догадываться. Лично спрашивать не хотелось.

Что делать германисту в Швеции, особенно если знаешь язык не уровне туристского разговорника? Tyvärr, kollega, jag talar väldigt illa på svenska[15]. Но и тут помогли друзья. Коллеги из Стокгольмского университета начали работу над переизданием первого шведского перевода «Народной книги» о докторе Фаусте, к которой прилагался том статей и комментариев. Диссертацию будущий доктор писал по правлению императора Фридриха III, так что эпоха была знакома, и старонемецкий в отличие от шведского он знал неплохо.

Доктор Фауст? Почему бы и нет?

Смешно, однако, многие в Швеции встретили идею переиздания в штыки. Для кого-то Фауст оказался недостаточно шведским по духу, других смущал тот самый сатанизм. О, ужас! Книгу станет читать молодежь, наша шведская молодежь! Чему научит история доктора Фауста, чародея и чернокнижника? Первоисточник, говорите? Первоисточник, простите, чего?

В результате оба тома до сих пор лежат в издательстве, покрываясь пылью. Ему, однако, почти однофамилец помог. Доктору Фесту выделили ставку, начислили жалование в полновесных кронах и пустили в архивы. В одном из них — архиве Браге — он и нашел тетрадь Фридриха Рауха, бывшего профессора Гёттингенского университета, двоеженца и эмигранта.

Потрескавшаяся кожаная обложка, желтые страницы, исчезающий след чернил. Последнюю фразу профессор Раух написал в 1765 году. Точку так и не поставил.

— Раух? — удивился шведский коллега. — Так он же сумасшедший.

Копию все же снять разрешили — под честное слово с обещанием не печатать без дозволения. Данное слово доктор, конечно же, нарушать не собирался, но коллеги из Швеции зря беспокоились. Кто станет издавать записки давно забытого ученого? Он же не Капитан Астероид!

Иоганн Фест рассудил, что папки с бумагами наверняка отдали шифровальщикам. То-то порадуются!

Дверь открылась, когда он докуривал третью сигарету.

— На выход!

* * *

Когда слева и справа конвой, выглядывать в окно автомобиля не очень удобно, но он все-таки попытался. Темно, совсем темно! Почудилось или нет, но дома, стоявшие вдоль трассы, исчезли. Значит, не ошибся, они едут не в центр, а совсем наоборот. Кажется, лес…

Доктор Иоганн Фест прикрыл глаза. Не хотелось думать о том, почему арестованного везут не в тюрьму, а подальше от тюрьмы. Тем более, если ареста и не было. Чтобы законопослушные немцы забыли объявить о мере пресечения и сунуть под нос бумагу с печатью? Абсурд и нонсенс!

А книги им зачем? Из служебного рвения?

Негромко гудел мотор, убаюкивая и обещая покой. Скоро, скоро… И не будет ничего, ни боли, ни страданий, ни сомнений.

Знакомые с детства слова классика внезапно вызвали яростный протест. Его бы сюда, в Рейх, небожителя! Интересно, чтобы он выбрал: пение осанны нацистам и Бесноватому, эмиграцию или Дахау? Нет, у Брехта определенно лучше. Вроде бы о том же, но не в пример актуальнее.

Ничего, потом пришел большой медведь и навел порядок. Так и будет!

Звук тормозов он даже не услышал, и только когда открылась дверца, разлепил тяжелые веки.

— Выходи! Скорее, скорее!

Не вышел — вытащили, рванув за плечо. Встряхнули, поставили на ноги, ткнули в спину.

— Па-а-ашел!

Доктор Иоганн Фест сжал сухие губы и сделал первый шаг. Тело слушалось плохо, и он заставил себя собраться. Не будь тряпкой, интеллигент! Марш левой, два, три!…

Ботинки утонули в мокрой грязи.

* * *

..Над черным пустым полем — черное небо. И черные тени, сколько их, не поймешь. Голоса негромкие, хриплые от холодной ночной сырости.

— …Привезли штандартенфюрер. Обоих!

— Давайте первого.

Белый луч фонаря, чье-то лицо, такое же белое с мертвыми пустыми глазами. Второй фонарь высветил двоих в знакомых кожаных плащах. Они слева и справа, держат за руки. Вот и штандартенфюрер, тоже в плаще. Свет отразился в стеклышках окуляров. Знакомый? Нет, откуда?

— Одна фамилия, господин Циммер! Всего одна фамилия! Ну?

Схваченный молча помотал головой. Штандартенфюрер отступил на шаг, махнул рукой в перчатке.

— Работайте!

Сдавленный крик. Тот, кого держали, уже на коленях. С головы сбили шляпу, ударили в спину. Один из кожаных поднес пистолет к склоненному затылку.

— Р-р-рдаум!

Желтое пламя, тугой удар в ушные перепонки.

Иоганн Фест невольно отшатнулся, но его крепко держали. Хоть и с трудом, но он смог поймать подошвами мокрую рыхлую землю. Распрямил плечи, выдохнул.

…Да встретит меня Господь на последнем берегу!

Штандартенфюрер уже рядом. Лица не разглядеть, фонарь светит прямо в зрачки.

— Мы, кажется, с вами недоспорили, доктор Фест?

* * *

— …Неужели вы такой консерватор? В конце концов, есть презумпция невиновности. Пока мы не доказали, что источник — фальшивка, мы обязаны ему верить.

Доктор Рудольф Брандт молод и нахален, яркие губы улыбаются, стеклышки очков задорно поблескивают.

— Такие, как вы, доктор Фест, еще совсем недавно отрицали существование метеоритов. Камни с неба падать не могут, так ведь?

Копенгагенский университет, главный корпус, знаменитая Круглая башня, второй этаж. Аудитория заполнена едва наполовину, мало кому, кроме узких специалистов, интересна конференция по Северному Возрождению. На открытии народу было побольше, даже министр пожаловал, но сегодня здесь заседает секция по источниковедению, междусобойчик для избранных.