работы сделать. Не отказывали ни в чём. Тем более не за даром, кое-какие средства имелись всё же благодаря Богдану. Добрын сперва отказывался, но уговорились, что тот даст мне в помощь младших сыновей. Сам же он со старшими Баженом, Белоусом и Третьяком взялись ладить для меня инструмент, что я им нарисовал: ножи для рубанков, буравы, напильнички, долота, малую пилу, резцы да струги.

Ростислав и Сазон помогли собрать небольшой токарный станок, работающий от пружинящей ветки. Через день, с новым инструментом сделал циркуль и рубанок, самый простой, клиновый, после, на станочке начал точить шаблоны для нужных мне сосудов, а рубанком да долотами готовить доски с пазами для формовочного ящика. Эталоны делал, для местных мастеров. Ибо, если что-то из нужного можно переложить на тех, кто с деревом да с глиной не один год дело имеет, многократно процесс весь ускорится.

Добрын поглядывал на необычный инструмент с интересом, но вопросов лишних не задавал, я же потихоньку выведывал, каким товаром торгует его брат. Возникла у меня одна здравая идея. Ни к чему все яйца складывать в одну корзину. Не факт, что я вообще клад свой найду, а у меня под рукой рояль в виде очень дорого меча, так почему эту карту не разыграть. Возьму денег, да хотя бы в виде товара, ну серебра сколько дадут, оттого буду плясать. За год сто процентов, отобью деньги. Меч же, это только меч и не более того.

Удобный случай для разговора вскоре подвернулся. Данила, второй сын кузнеца, хромал. На мои расспросы, что да как случилось, отнекивался, но я в конце концов дожал, рассказал он нехотя, сквозь зубы. Пять лет он исправно нёс службу городовым гриднем[2] в Новосильском полку. Баскак[2] в последние годы почти не забирал людей в Ордынские походы. Место хлебное, Даниле и на хорошую еду хватало, и на гулящих девок оставалось. В прошлом же году баскак отрядил два десятка гридней и отправил воевать Люблин. Что-то такое было. Хан Узбек стремительно терял влияние на западнорусские княжества и, ввязавшись в войну за Галицкое наследство, потерпел несколько поражений от польского короля. В битве, разгоревшейся при переправе через Вислу, сын кузнеца был тяжело ранен в бедро и к конной службе оказался не годен. С тех то пор парень здорово сник. Мне и то видно, как он переживает из-за увечья. Предложил ему «потешить удаль» на деревянных палках, а тот и согласился.

Результат, так себе. Не смотря на мышечную память, с общей техникой боя у моего «тела» дела обстояли на троечку. И это учитывая то, что Данила не раз повторял, с копьём работает, меч не его конёк. И на ногу тот прихрамывал, и скорость у меня выше, и силы больше. Не смотря на все эти факторы Данила уделывал меня, как бог черепаху только за счёт правильных связок. Когда затеяли потешную схватку, его отец бросил работу и с удовольствием смотрел на бой, ибо по молодости и сам не был чужд военному делу. Где и что не знаю, ибо из Добрына лишнего слова клещами не вытянуть.

Кузнец то и дело засматривался на меч, проявляя самый живой интерес.

— Держи, — протянул ему оружие.

Добрын обрадовался, взял его аккуратно, словно дитя любимую игрушку. То и дело оценивал баланс, примеривался, бил пальцем для звона, разве что на зуб не пробовал.

— Нравится? — я решил, что сейчас подходящий момент для разговора.

— А то! Знатный харалуг. Великий ковач варганил, — тяжело вздохнул, вернул назад. — Не един раз по молодости пытался ладить, да куда там! То пережог, то непровар. Кабы знать секрет сколь слоёв крутить, да заговор верный что Свароговым внукам нашептать.[2]

— Не ведашь, значит, как варить харалуг?

— Нет, княже. Прадед, тот ведал. Родичи многие лета от отца к сыну сию тайну передавали, берегли аки зеницу ока.

— И что случилось то, а, Добрын?

— Знамо что. Аккурат после Бурундуева погрома многих знатных мастеров в Сарай угнали. И прадеда с ними. Он то, первым ковалем в Новосиле был. Тама и сгинул. Деду же моему, по малолетству тайну не успел передать. Э-э-эх.

— Вызнать хочешь?

Добрын дернулся, зло посмотрел на меня:

— Не шути так, княже! Не дави на больное!

— Разумею пращур твой харалуг из персидского уклада варил, а ты, верно, варил из Новосильского?

— Не ведун ли ты? Как то узрел?

— Большого разумения в том не надобно. Ты сколь прутков закладывал?

— С дюжину.

— Маловато. Пережог же, видать от того, что песок, да золу просеянную заместо верного привара закладывал.

— Верно то!

— Надоть было персидскую соль класть. Да дмение в горне у тебя не так как надо устроено

— Откуда тебе сие ведомо? — возмутился он. — Не осталось ныне на Руси ковелей, что харалуг варят. Уж мне ли не знать.

— Хочешь верь, а хочешь нет, но не токмо ведаю я как уклад варить куда крепче чем немецкий али персидский, да калить добрый оцел.[2]

Добрын с насмешкой смотрел на меня:

— Где то видано, чтобы знатный человек о чёрном деле прознавал? Прости, княже, но годков тебе маловато, чтобы искусным ковалем быть.

— Королю франков не зазорно за горном стоять, а мне значит не вместо. Так ли?

Он промолчал, с интересом и недоверием посматривал на меня.

— Книги ромейские читал. Молотом много не махал, но привар верный знаю. Как верно калить да остужать. Ты коваль умелый, значит сии задумки уразумеешь.

— И то верно.

— Летом буду кузню ставить. Коваль мне потребен добрый. Понимаешь об чём речь?

— Да ужо не дурак.

— Оклад добрый положу. Сколь в Новосиле в лето добрый коваль зарабатывает?

— Смотря каков искусник. Замочник, щитник, златокузнец аль котельник.

— Ты то бронник, про них и сказывай.

— Ежели в хорошие лета, три, а то и пять рублей.

— Положу десять. Ко всему поставлю двор. Тебе, да сыновьям. И секреты сии поведаю.

— Больно гладко стелешь. Кто же в добром уме тайны за даром отдаёт?

— Может и не помню кто таков, но слову цену знаю. Не сомневайся. И не за даром. Тати мошну мою прибрали, так что резан на все маловато, в том и помощи прошу.

— Об чём тут думать то? Ежели секреты ведаешь, покажи. Сваришь что ладное, поручусь перед племянником. Богдан чай не чужой человек. Не откажет дядьке, — после некоторой паузы, не удержавшись, спросил. — Много ли тебе резан на кузню треба?

— Сто рублей новгородских.

— Ох, да ты что! Где же такую прорву серебра взять?! Да ты, видно,